ПРОЛОГ
Стариковский сон очень легок и чуток. Если с вечера не закинуться мощным снотворным, то просыпаться будешь от маломальского шороха и скрипа, которыми так богат ночью старый дом, чуть ли не ровесник своего обитателя. Обитателю, кстати, было семьдесят восемь лет, а дому чуть больше ста. Деревянный двухэтажный барак на бывшей окраине, он давно напрашивался на снос, пока не напросился. Часть жильцов уже съехала, кто куда. Обещанного компактного переселения традиционно не получилось. Федор Васильевич в числе последних должен был получить комнату тоже в каком-то доживающем свои последние дни ветхом строении. Несмотря на годы, ветераном войны он не был, значит, и указ Президента проехал мимо и дальше, и отдельная квартира ему не светила, к чему Федор Васильевич отнесся философски, мол, не жили богато – не стоит и начинать.
А проснулся Федор Васильевич от странного ощущения, что его стало будто двое. Сознание, затуманенное ударной дозой снотворного, сразу выдало диагноз:
- Ну, братец, поздравляю. Ты теперь еще и шизофреник.
Федор Васильевич не успел даже осознать создавшегося положения и полностью открыть глаза, как под веки проник колеблющийся красноватый свет, а по ушам, непривычным к подобной разноголосице, ударила такая лавина звуков, что разобраться в ней сходу не было никакой возможности.
Федор Васильевич легко скатился с ложа, краешком сознания отметив этот удивительный факт. Он, пожалуй, даже позабыл, когда это последний раз столь легко скатывался с ложа.
В комнате (он полагал, что это комната) царил полумрак. Светилось только малюсенькое окошко справа, даже не окошко, а прямоугольное отверстие, светилось неровно, словно за ним горел раздуваемый ветром востер. Соответственно, и полумрак в комнате то придвигался, то отползал. Босые ноги ощутили устланный соломой пол, и Федор Васильевич удивился вторично, но, опять-таки, не заостряясь на этом.
В это время мимо, шурша соломой, пробежал кто-то большой, раза в полтора выше Федора Васильевича, и весь в светлом, отчего казался еще больше. В правой руке пробежавшего что-то красновато блеснуло, отразив проникнувший через окошко очередной всполох. Федор Васильевич хотел было оскорбиться тем, что по его комнате без его на то разрешения шастают незнакомые гиганты в белом, но тут сзади тихо заплакал ребенок и всполошенный женский голос крикнул:
