Принцесса на белом коне

ВСТРЕЧА С «ТЁМНЫМИ ВЛАСТЕЛИНАМИ» В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ФЕВРАЛЯ /ПРОЛОГ/

– Ваши документы?
Рожа у мента была предовольная и такая гладкая, словно он был отлит из пластика на фабрике по изготовлению полицейских, и только что сошел с конвейера.
Он чуть ли не козырнул мне, растянувшемуся на вокзальной скамейке, что выглядело минимум дико.
Мое полуголое тело слегка потрясывало от холода, от голода в желудке как-то неприятно свербило, урчало и постанывало, но я подтянул колени в рваных джинсах к животу и просипел что-то вроде:
– Вот это то, что только… – разыскав бумажонку за пазухой.
– Это? Только? – полицейский брезгливо повертел двумя пальцами желтую мятую бумажонку, протянутую мной. – Интересно... Это же справка об освобождении? – мерзавец полувопросительно поднял ровные брови.
– Угу, – непочтительно буркнул я, теперь пытаясь вытянуть ноги, по которым процарапались крупные мурашки.
Мурашки-антипрофит от понимания, что я буду сейчас обеспечен жильем на зиму, то есть отъеду в сырую и грязную каталажку с кусачими клопами и вонючими соседями по переполненной камере.
– А паспорт-то твой где? – нахмурился мент.
Тяжелая мыслительная деятельность отразилась на его гладкой мордахе некрасивыми складками и глубокими морщинами. Не мент, а принц Гамлет в монологе «быть или не быть»…
Хотя теперь после переименования доблестной советской милиции в пафосную российскую полицию, его следовало называть «пент», но это вообще непотребно звучало. Гамлет всяко было лучше.
– Нетушки никакого паспорта! – мой голос звучал глухо, будто из-под земли.
Я отчетливо понял в этот гадкий миг, что не успел заметить, насколько быстро опустился на самое дно, а, может, и ниже. Промозглость продуваемого во все распахнутые двери вокзала вызывала у меня только легкую дрожь, хотя я оказался тем самым счаcтливцем, у которого не было даже рубашки. Какая-то грязная чужая куртка без пуговиц прикрывала голое тело. А на потерявших цвет джинсах было больше дыр, чем жесткой ткани. Разваливающиеся ботинки я перетянул бечевкой, чтобы подошва не осталась на плитах пола после первого же моего шага.
И хотя я достиг внутреннего необходимого организму градуса, выпив что-то жутко вонючее и ненормально жгучее, при этом явно спиртосодержащее, мое тело всё-таки бил озноб, потому что душу корчило отчаянием. Я прошел все круги забвения, но боль всё еще грызла меня, как остервенелая псина.