Третью весну неспокойно было в крошечной деревушке, что на самом краю Трипятнадцатого царства. И домов-то тут было, почитай, с пару дюжин, да съезжались сюда самые завидные женихи. Бывали и юные совсем, тощие, угловатые, с едва пробивающимися светлыми бородками, а бывали, напротив, статные бывалые мужи с проседью в висках. Причина же мужского безумия озадаченно грызла кончик пера, с трудом раздобытого на ярмарке, и с опаской выглядывала из сарая. По двору шёл батюшка, а подле него – очередной жених, гневно фыркающий, точно кобыла Зорюшка, когда мошка в ноздри залетит.
Едва след жениха простыл, Василиса осторожно высунула голову из сарая, где с той самой Зорюшкой пряталась, и тотчас была схвачена за руку отцом. За его спиной обнаружилась и матушка, стоящая в той самой позе, когда лучше бежать с глаз её долой: крепкие руки в бока уперевши и губы поджав.
– Опять спряталась! – воскликнул батюшка.
Василиса лишь голову подняла, да выпрямилась, плечи расправила. Знамо дело, спряталась.
– Да неужто, батюшка, ты бы меня за него замуж отдал? – возмутилась она.
– И отдал бы, как есть отдал! Сколько можно в девках сидеть, а ну как этот последний?!
– Да хоть бы и так! – махнула рукой Василиса. – Говорила же, батюшка, не желаю быть супружницей мужа знатного, вмиг и книги мои отберёт и вообще…
– Вот дурная девка, – вздохнул отец. – Толку от книжек твоих? Лучше б матери с курями помогла, да свиней покормила. А ещё лучше – замуж бы пошла уже, тогда глядишь, не пришлось бы и нам спину гнуть. Чем тебе этот не люб? И не стар, и не глуп, подарков привёз!
– Разве ж ты не слыхал? Жена ему нужна покорная, да молчаливая. Чтоб детишек рожала без счета, а на глаза показывалась, только коли позовёт. Неужто такой участи ты для меня желаешь?– отчаянно воскликнула девица.
– Василисушка, – не утерпела матушка, заметно помягчев, едва приметила блестящие слезы в уголках глаз дочери. – Так в том доля наша женская, быть у мужа в услужении.
Всхлипнула Василиса, да рукой махнула, твёрдо уверившись, что едва ночь темная наступит, соберёт она книги свои, да перо с бумагою, сбежит от тяжкой участи быть молчаливой мужниной женой. Туда сбежит, где умной девице слово сказать не постыдно.
*******
– Луша! Луша! – шептала рыжая востроносая девчушка в сарафане цвета лежалой травы. – Ну где же ты? Ой!
