[ПРОЛОГ]
{Париж, 1635 год}
Новый духовник моей мачехи приехал ночью; я не спала и услышала, как карета остановилась у нашего крыльца. Привстав, я немного отодвинула занавеску, пахнувшую застарелой пылью, и выглянула – так, чтобы меня не заметили с улицы, даже если б захотели. Преимущество расположения моей комнаты: окна выходят на улицу, и я вижу всех, кто приходит и уходит, если пожелаю. Мачехе это не нравится. Молодые люди могли бы воспользоваться столь вопиющим нарушением приличий; молодые люди могли бы петь серенады под моими окнами, бросать камни, обернутые гербовой бумагой с записками, пропитанными томлением, и молить о знаке. Увы, никто пока не озаботился столь бесполезным занятием.
Я не успела почти ничего разглядеть – только и увидала, как проплыла от дешевой наемной кареты широкополая шляпа, да плеснул край дорожного плаща. Наш лакей следом потащил багаж, костлявая лошадь лениво прядала ушами, кучер плевал на мостовую, поигрывая вожжами. Все это под углом из-за пыльной занавески, в мерцающем свете факелов у дверей и масляной мостовой – к ночи снова моросил дождик.
Я отпустила занавеску и возвратилась к столу, где, заложенная льняным платком, скучала без меня книга. «Декамерон» Боккаччо. Библиотека у нас обширна и не очень юна, кое-какие книги хранятся в шкафах под замком, но я знаю, где достать ключ...
Я снимаю щипцами нагар с восковой свечи (мадам Ботэн, наша экономка, все время ворчит, что я жгу их много – приступы случающейся с ней бережливости говорят о желчности натуры), и на мгновение меня окутывает сладкий запах, будто перетерла в ладонях пучок только что созревшего сена. Свечи мадам Ботэн покупает на углу у мрачного свечных дел мастера, а тот, похоже, в воск добавляет какие-то травки – иначе почему дым от фитиля пахнет не книжной тоской, а теплом летнего полудня?..
Завтра, шепчет мне пламя. Что принесет тебе завтра?
[ГЛАВА 1
Persona grata
(Личность, пользующаяся доверием (лат.).)]
К завтраку у нас, как обычно, подавали кашу и свежий хлеб – без хлеба Мишель начинает капризничать, и тогда не угомонить его полдня. А если видит на столе буханку, тянется к золотистой корочке, в глазах восторг – все, няньке никаких дел не будет, тишина и покой. Примитивное, первобытное колдовство, которое замаливается всеобщим бормотанием и показным смирением. Все мы тут немного колдуны-заговорщики. Впрочем, об этом лучше молчать.
