Холод сковал тело, ледяным дыханием пробежался по коже, проник внутрь, замораживая, заковывая сердце в ледяную броню.
Страшно.
Нет сил пошевелиться. Убежать. Спрятаться от жуткого пейзажа, что простирается насколько хватает глаз.
Знакомый двор, залитый призрачным сиянием. Скошенный газон и деревья, что застыли изломанными монстрами, протягивая кривые ветви-руки к небу. Словно бы в немой молитве обращаются они к высшим силам. Молят…
О чем? Кто бы знал. Они не шелохнутся. Не тревожит легкий ветерок раскидистые кроны, не шелестят, переговариваясь, листья, не скрипят рассохшиеся стволы. Тишина. Мертвая. Душная. Она обволакивает, словно коконом, забивается в легкие, сковывает движения.
Жутко.
Старая береза с кривой веткой, на которой безжизненно висят детские качели. И медведь… коричневый, лохматый, с блестящими пуговками-глазками и носом-сердечком. Любимый ранее. Теперь же… брошенный. О нем забыли. Оставили в одиночестве. Бросили небрежно на траву. Он смотрит в небо своими безжизненными глазами. О чем думает? За кого молится этой ночью?
И луна, что висит низко-низко, словно в сетях, запутавшись в кронах деревьев. Она бы может и рада была вырваться, подняться повыше, спрятаться за облаками. Да нет сил разорвать путы. Не отпускают на волю, крепко держат тонике на вид, но удивительно прочные ветви, притягивают ближе, опутывают. Вот и висит она над землей низко-низко, озаряя округу призрачным своим светом, и плодит тени. Чернильно-черные, рваные…
Жуткие.
И стынет кровь в жилах. Бежит по коже ледяная поземка. Проникает внутрь…
Тишина.
Мертвая. Пугающая. От которой гулко ухает сердце и дыхание перехватывает. Грудь сжимается от нехватки воздуха. А сделать вдох страшно. А вдруг как услышит кто?
Под ногами холодный камень. Шершавый. Осклизлый. А ступни босые и мерзко так. И убежать бы. Спрыгнуть на землю, почувствовать под ногами колючие стебли отрастающей травы. Но не выходит. Крепко держат невидимые путы. Оплели тело, сковали движения. Не отпускают. А на шаг впереди виднеется чернильная тьма мутной воды. В ней отражается небо. Такое же черное, непроглядное, без единой звездочки-искорки.
А может то и не небо вовсе, а та же тьма?
Зов налетел неожиданно. Отозвался гулом в ушах, прошелестел по обнаженной коже, мурашками спустился вдоль позвоночника, но не потревожил царившую вокруг мертвую тишину. Не всколыхнулись деревья, не пошла рябью черная мутная вода в фонтане, не зашелестели листья, не вскрикнула ночная птица. Лишь в душе натянулись невидимые струны, загудели, отзываясь на неслышимый человеческим ухом звук, застонали. Зазвенели так, что казалось, еще немного и они лопнут. Разлетятся осколками в ночной тишине, своим звоном разрушая наваждение.
