Черный кофе для золушки

Город встретил меня неласково: ветром и стылым воздухом, это в апреле–то месяце. Я застегнул ветровку, радуясь, что кинул в чемодан пару теплых свитеров. Когда я тут еще до магазина дойду? План минимум – гостиница и через два часа встреча в офисе.
Телефон затрезвонил веселенький мотивчик, как только я кинул кости в номере, намереваясь освежиться.
– Ренька, ты вот совсем не во время, – буркнул я в трубку, вынимая толстый серый свитер и свежие джинсы из сумки, раскидывая их на широкой кровати.
– Да я так, узнать, как долетел? Как погода?
– Долетел нормально, погода – не понял ещё, но ветер.
– Чего тебя понесло–то в самую *опу? Ехал бы ко мне, на юга. Море, солнце, красота. Что работы здесь нет, что ли?
– Ну ты загнул. Стремительно развивающийся регион, город в ТОП по комфорту жизни и уровню дохода – это тебе не хухры–мухры. И зарплата, само собой. На юге столько не платят!
– А оно тебе столько надо? – проницательно спросил брат. – Всех денег не заработаешь.
– Мне все не нужны. На свой проект заработаю и вернусь в Питер. Надоело на чужого дядю работать, – я с досады плюхнулся в кресло. И так время поджимает, ещё и Рёнька пристал, как банный лист к голой попе. Кстати, о дУше…– Игорь, – начал было, но брат перебил:
– Все твои планы – это хорошо, даже отлично. Но, Олень, кому ты врёшь? От себя не сбежишь даже на северный полюс.
Тоже мне, капитан Очевидность.
– Какой умный нашелся, – съязвил я, но брат не из тех, кто поймёт тонкий сарказм. – Давно тебе мозги вправили?
– Да уже года три–четыре как я прозрел.
Я хмыкнул, закидывая ноги на журнальный столик, смерившись, что в душ я уже не попаду.
– Падре, я приду на исповедь в воскресенье. Обязательно дождитесь.
Шутка вышла натужная, но искренне шутить не было сил. Хотелось послать Игоря лесом–полем с его банальностями. А ещё я завидовал брату, его счастью: жена–красавица, работа по душе и скорое прибавление в семействе. Скрывать свою зависть в последнее время становилось все труднее, все чаще всплывали мысли, а что было бы, если я тогда…
Раньше удавалось себя оборвать и не думать, не вспоминать, не мечтать. Сейчас становилось все труднее. Воспоминания затёрлись, поблекли, потеряли свою насыщенность и яркость, но на место им пришли мечты, несбывшиеся и оттого болезненные, и понимание своей ошибки.