Еще при самом объявлении о выходе этого прозаического перевода сочинений Гете ходили слухи, что он затеян обществом молодых людей. Мысль подобного смелого предприятия уже сама по себе оправдывала слухи, а первый выпуск вполне утвердил их достоверность{1}. Наконец, по случаю второго выпуска, в одной газете было объявлено имя г. Бочарова, как одного из главных переводчиков и участников предприятия{2}. Г-н Бочаров недавно издал книжку довольно плохих стихотворений{3} – обстоятельство, которое, вместе с молодостью переводчиков Гете, не могло не иметь влияния на перевод! В самом деле, безусловное уважение к авторитетам – весьма похвальная черта в юношах, еще не успевших развиться до самостоятельного и самобытного суждения о важных предметах; но в то же время смешно и жалко видеть, когда юноши, из своего слепого уважения к авторитетам, силятся сделать какой-то авторитет для людей, которые уже давно пережили свою школьную эпоху и приобрели себе право смотреть на вещи глазами размышляющего ума, а не безотчетного удивления к громким именам. Забавно читать ученические выходки против литераторов{4}, которые достигли столь высокой точки воззрения на Гете, что думают о нем, как о поэте, написавшем много пустяков, считают его пьесу «Заклад» ничтожною вещью, и т. п. Не знаем, право, кто такие эти дерзкие литераторы; но что касается до нас, – повторим, не в обиду юным прелагателям сочинений Гете, что великий и гениальный Гете действительно написал много пустяков, в сравнении с которыми даже и сочинения какого-нибудь Клаурена могут показаться чем-то порядочным; пьесы «Брат и сестра», «Заклад» и «Стелла» именно принадлежат к самым пустым и вздорным произведениям великого германского поэта. Царь внутреннего мира души, поэт по преимуществу субъективный и лирический, Гете вполне выразил собою созерцательную, аскетическую сторону национального духа Германии, а вместе с нею необходимо должен был вполне выразить и все крайности этой стороны. Чуждый всякого исторического движения, всяких исторических интересов, обожатель душевного комфорта до бесстрастия ко всему, что могло смущать его спокойствие, – даже к горю своего ближнего, немец вполне, которому везде хорошо и который со всем в ладу, Гете невыносимо велик в большей части своих лирических произведений, в своем «Фаусте» – этой
