– Просыпайся!
Пучина сна не отпускала, баюкала в ласковых ладонях, хотелось свернуться в клубочек, спать бесконечно долго, пока не закончится эта душная августовская ночь, наступит утро, тусклое, дождливое, каким оно бывает на излете короткого лета.
– Просыпайся, милая!
Она открыла глаза. Было трудно дышать, к лопаткам словно приложили горчичники. На улице чернеет ночь, стылая морось льнет к оконному стеклу.
– Что случилось? – она все еще пребывала во власти кошмара. Липкий пот пах уксусом и горькой травой. В квартире незримо витало нечто. Оно было повсюду, реальное и осязаемое, как кислое со сна дыхание мужа.
– Ты кричала во сне… – мужчина поцеловал ее, его губы были горячие, влажные, ее холодные и сухие, как у манекена. – Ты заболела! Вся горишь, а руки ледяные. Вызвать врача?!
– Приснился кошмар… – она улыбнулась. – Спи!
– С тобой точно все в порядке?
Его белое лицо выражало искреннее беспокойство.
– Отвали! – сказала она грубо. – Может человеку присниться кошмар?!
– Может, может… – примирительно сказал он, зная вспыльчивый характер супруги.
Он повернулся на бок, и уже через минуту начал похрапывать. Уникальная способность мужа – проваливаться в сон, стоило голове коснуться подушки. Она долго лежала неподвижно, слушая тишину. Великое множество звуков наполняло квартиру. Вкрадчиво поскрипывал старый паркет в прихожей, в том месте, где они и не закончили ремонт, тоненько пищал одинокий комар. Мирно цокали часы на кухне. Оттененное белизной подушки мужское лицо напоминало похоронную маску египетских жрецов. Мысль позабавила ее, женщина улыбнулась. Жжение в области спины ослабло, теперь возникло ощущение сродни прикосновений молодых листьев крапивы, шершавых и бархатистых.
«Тук – тук… тук…»
Тишина… А потом еще два раза кряду, словно заплутавший ребенок пытается войти в дом, на дворе морозная стужа, а он тихо плачет, как заплутавший щенок. Нечто приблизилось, прижимало невидимые ладони к вискам, отчего приходил покой и умиротворение.
«Тук – тук…»
Она гибко поднялась с кровати, опустилась на четвереньки, припала к полу, словно домашняя кошечка, притаилась возле щели, ожидая, пока выскочит мышь.
«Тук…»
Опять тихий плачь, теперь уже совсем рядом, за входной дверью. Женщина втянула запах. Пахло обычно, как в старых петербургских подъездах – лежалой пылью, высохшей древесиной, горчичной зеленью отсыревших стен.
