Обитая красным дермонтином, дверь распахнулась, и толстая женщина в цветастом халате вытолкнула на лестничную клетку полуодетого мужчину. Мужчина был молод – лет тридцати, тридцати пяти. Его гладкие, зачесанные назад волосы, тускло блестели, попадая под электрический свет казенной лампочки под потолком. Гладковыбритое лицо бедняги можно было назвать красивым, если бы не плаксивое выражение, предательски исказившее некогда правильные черты. Почти правильные. Горбинка на переносице не в счет.
– Убирайся! – сотрясающей силы рев огласил унылое пространство коридора, заставляя любопытных соседей прильнуть к дверным глазкам.
Столь мощным голосовым связкам мог позавидовать весь сводный хор бывшего Гостелерадио СССР, да и сама хозяйка зычного голоса давно завоевала славу первой скандалистки подъезда.
– И чтоб я твоей рожи здесь больше не наблюдала, Казанова хренов! – Свежие раскаты понеслись вдоль стен, заботливо вымазанных службой домоуправления грязно зеленной краской.
Из груди мужчины вырвался жалостливый вздох.
– Ну, мамочка… – Он по-собачьи наклонил голову набок. – Твой лютик без тебя завянет…
Женщина уперла полные руки в крутые изгибы бедер, для пущей формы затянутые в прорезиненное белье, и снисходительно хмыкнула.
– Лютик-лилипутик! Завянет – никто и не заметит! А ну, пыли отсюда, пока я тебя с лестницы не спустила!
Несчастный судорожно сглотнул слюну и, слегка вытянув шею, кинул тоскливый взгляд поверх округлого плеча разъяренной собеседницы.
В глубине прихожей, подпирая друг дружку новенькими кожаными боками, стояли внушительного размера чемоданы. Еще час назад, их аккуратно доставали из багажника хозяйской иномарки. Внутренности пузатых красавцев, были до отказа набиты различными заграничными побрякушками и модными тряпками, к которым имела невыразимую слабость, стоящая в дверном проеме толстая тетка. Мужчина прикрыл глаза и невольно потянулся рукой к сердцу. Он знал, что в одном из этих чемоданов лежат его лучшие костюмы.
– Лапонька, но ты же не выпустишь меня на улицу в таком виде?
