Вагон дважды дёрнуло (будто толкнули в плечо), в колёсных парах что-то захрустело, на перроне ойкнула шальная баба, и поезд тронулся.
"Вот и замечательно!" – Николай Сергеевич потянулся и зевнул. Настроение его немедленно взметнулось. Подумал, что теперь можно расслабиться – купе досталось ему одному.
В "люксах" непринято ездить поодиночке, это слишком дорогое удовольствие, впрочем…
"Быть может, человек опоздал или заболел, – размышлял Николай Сергеевич над природой своего блаженного одиночества. – Забронировал билет, а выкупить забыл, или застрял в пробке, или… да мало ли вариантов? Попал под машину, наконец. Кто застрахован?"
Мысль о возможном увечье неприятно царапнула, однако и она рассматривалась сквозь розовое стекло "единоличного обладания территорией", а потому… не очень потревожила.
Главное, что теперь два дня пути можно будет чувствовать себя человеком. Без оглядки на какого-то там соседа. Без фальшивых "здрасьте-пожалуйста, очень рад!", без глупых "а как вы считаете?" и без унизительных "я вас не потревожу?"
Первым делом Николай Сергеевич переоделся в домашнее: скинул костюм, накинул халат и сунул ноги в тапки. Волнительно-неожиданно было увидеть свои голые (покрытые густым ворсом) ноги в вагонном интерьере.
Потом вынул из саквояжа диск с любимой музыкой, вложил в стереосистему. Зазвучал скрипичный концерт Вивальди. Дирижируя указательным пальцем, Николай Сергеевич откупорил бутылочку коньяка и плеснул в гранёный стакан (хозяйский, железнодорожный) на полпальца.
И хотя хрустальный особый, для таких случаев предназначенный, бокал лежал в саквояже, доставать его не стал. Появлялся особый шарм пить элитную французскую "карболку" из гранёного красноармейского лафетника.
Пригубив, Николай Сергеевич лёг на кровать и закрыл глаза. Блаженство накрыло волной, растеклось по всем жилочкам организма от макушки до пят: "Вот так бы и лежал всю жизнь… лепота!"
Ручка двери истерично запрыгала, но не поддалась, кто-то зычно матернулся с той стороны и надавил сильнее. Радостно взвизгнула девица. Через пару секунд возни и борьбы с замком, в купе вошел незнакомец.
Вместе с ним ворвались запахи табака, трёхдневной (как минимум) пьянки и чего-то ещё. Чего-то знакомого, трепетного, но запретного и порочного.
"Быдло! – презрительно подумал Николай Сергеевич, оглядев незнакомца. – Помесь попа и его работника Балды"
