–Ты — что? Ты что сделал?
Голос опасно зазвенел. Олег вытянулся в струнку, напряжённо
всматриваясь то в отца, то в тёмную, обтянутую серым шёлком
коробку. Медленно перевёл взгляд на россыпь рентгеновских снимков и
рецептов. Снова посмотрел на отца. Ещё раз, не веря, не в силах
поверить, что это конец, повторил:
— Ты — что?..
— Я купил куклу, — пряча глаза, ответил отец.
Повисла полная звуков тишина — объёмная, но ненастоящая, словно
играешь в наушниках и персонаж остановился среди локации в ожидании
врага, в предчувствии дурного. Олег не заметил, как руки сами
потянулись к коробке. Зато отец — заметил. Шлёпнул его по запястью,
дёрнул коробку на себя и прижал к груди.
— Не лапай! Ты не представляешь, какие это деньги!
— Очень даже представляю, — с расстановкой ответил Олег. — Очень
даже! Сколько? Сколько у тебя осталось?
Бывало всякое; бывало, отец поднимал на него руку; но таким
тоном Олег не разговаривал с ним никогда. Вот только сейчас было
плевать. Сейчас он готов был говорить грубей, грязней, хуже — как
угодно! — если бы это могло помочь.
— Ничего у меня не осталось! — рявкнул отец. — Ещё и в долг
пришлось взять. Ты такую цену никогда не поймёшь!
— Это уж точно, — с отвращением глядя на коробку в здоровых
волосатых руках, пробормотал Олег. Слова в голове отдавались тупым,
дробным грохотом. Ничего не осталось. Ещё и в долги влез.
И тут дошло.
Он хотел крикнуть, но голос надломился, вышел только
растерянный, панический возглас:
— А мама?
— Маме уже не поможешь, — буркнул отец и отвернулся, баюкая
коробку. — Даже если бы мы выкупили «Неопассол», врачи же сказали —
тридцать процентов.
— Но ведь теперь даже этих тридцати процентов не будет, —
сглотнув, выдавил Олег. — Ты что, не понимаешь? Совсем не
врубаешься? Она же умрёт!
— Она всё равно умрёт, — произнёс отец как-то безразлично, но на
лбу, под редкой налипшей чёлкой, вспухла жилка. — А кукла... Олег,
такой шанс бывает раз в жизни. Ты же видишь, как я искал их. Ты сам
знаешь, ты видишь, что я всю жизнь на это положил! И тут такая
оказия... Её можно было купить. И деньги были. Это знак, Олежек. Я
должен был её купить! Мама простит меня.
— Мама? Простит?
От ощущения нереальности потряхивало; от растерянности, от
злости на отца слова соскакивали с языка прежде, чем успевали
оформиться в предложения.
