Прохору Ломакину не везло по жизни, у него никогда не было родного отца. Однажды его мать, совсем молодой сельской девчонкой, поехала сдавать экзамен в московский институт, лето провела в Москве. Сначала готовилась к сдаче вступительных экзаменов, а затем целый месяц ожидала, это по ее же словам, результатов этих экзаменов. Она поступила в институт, который готовил инженеров текстильной промышленности, но учиться не стала. Своей матери, по возвращению в село, девчонка позже объясняла, что бросила институт из-за того, что ей не понравилась специальность, по которой она должна была бы работать по окончанию этого института. Но на самом деле все было гораздо хуже, через шесть месяцев после своего возвращения, эта девчонка родила красивого бутуза. Появившийся на свет паренек совершенно не умел плакать и никогда не звал мать на помощь, потому что он знал, что его мать, эта девчонка, его совершенно не любит.
Она даже отказалась своего сына кормить грудью. Взбешенная этим отказом мать этой девчонки, которую звали Евдокия Андреевна, выгнала дочь с позором из своего дома, и Прошка больше свою родную мать никогда не видел. Евдокия Андреевна начала его воспитывать по-своему, по-деревенски. К слову сказать, вся сельская округа страшно боялась Евдокии Андреевны, ее мазанку в селе люди далеко кругом обходили. Ее официальный супруг Анатолий Кириллович ни разу в жизни не ночевал в ее хате, а Евдокия лишь изредка его навещала, оставаясь у мужа на ночь. Их единственная дочь постоянно жила у отца в хате, а мать ее лишь брала на руки, посещая хату мужа. Может быть, поэтому дочь без материнской любви получилась такой шальной и влюбчивой.
Когда нежданно-негаданно на свет появился родной Прошенька, Евдокия Андреевна хотела его после того, как метлою погнала дочь, поселить у деда, но тот к этому времени постарел и внука регулярно кормить кашами уже не мог. Пришлось старой Евдокии эту мороку возложить на свои плечи, вот Прошка с первых же дней своего появления на свет обитался в ее хате. Когда он немного подрос и начал соображать, то Евдокия хотела его опять-таки подбросить на мужское воспитание мужу, но тут сам трехлетний оголец погрозил бабке пальцем и, по людским поверьям, сказал бабке следующее:
