Рязани больше не было. Совсем.
Вокруг только обгорелые бревна бывших домов и трупы… трупы… трупы… бесконечное множество рассеченных тел, отрезанных рук, отрубленных голов… И красно-черный снег. Копоть и кровь… и ярко-голубое небо над головой…
Я сидела возле бывшего Успенского собора, где совсем недавно спорила с юродивым Михалкой, и пыталась осознать этот факт. Я одна… во всей Рязани осталась только я…
Вчера взяла Николин меч и поклялась убивать татар, пока смогу держать его в руках, но как это сделать? В одиночку я татар не догоню. О том, что пора обратно в Москву, не думалось вообще. Не было ни тридцатилетней успешной женщины из Москвы двадцать первого века, ни пятнадцатилетней боярышни, в которую меня «вселили» несколько месяцев назад, остался единый клубок воли и желания добраться до Батыя и разорвать его своими руками.
– Настя…
Почему-то увидев прямо перед собой Вятича и услышав его голос, даже не удивилась, словно так и должно быть. Теперь я уже ничему не удивлялась вообще. Зато горло сдавило, и изнутри вырвался не то всхлип, не то стон:
– Они убили всех…
– Я вижу. Пойдем, тебе пора.
– Нет! – Даже меч за спину спрятала, вернее, попыталась спрятать. – Я никуда не пойду, пока не убью Батыя!
Вятич глянул мне за спину.
– Настя, косу обрезала?
– Я не Настя! Я Никола, пока не убью Батыя!
Это не упрямство, просто понимала, что иначе не смогу. После увиденного в растерзанной Рязани, после случайного спасения среди горы трупов я не могла думать ни о чем другом, кроме убийства Батыя.
Несколько секунд Вятич смотрел мне в лицо, и его глаза не изменили цвет, они были голубыми, как весеннее небо. Потом снова позвал:
– Пойдем. К Евпатию Коловрату в дружину.
Я даже вскрикнула, неужели Коловрат пришел? Вятич кивнул:
– Да. Пора. – И вдруг протянул невесть откуда взявшийся в руке кусок хлеба: – Есть хочешь?
Конечно, хотела, ведь уже столько дней крошки во рту не было. Но об этом как-то не думалось, убив последнего татарина во дворе у Николы, я двигалась словно во сне, собирала убитых, складывая их рядками, как-то спала ночь…
Вятич отдал мне свою лошадь, посоветовав:
– Если не знаешь, что делать, отпусти поводья, Слава сама вывезет. И не мешай ей крутиться во время боя, она раньше тебя увидит опасность.
Это была умница Слава, я помнила кобылу еще по Козельску и понимала, что сотник прав, Слава куда лучше меня разбирается в сложности поведения во время сражения. Сам Вятич пересел на заводного Бурана. Хорошо, что он был о-двуконь, как это называлось, то есть имел запасную лошадь.
