Дом Птичницы сгорел. Куда делась сама Птичница, было непонятно, но Рыбарь предполагал, что она ушла во сны. Прикрыв глаза, и даже не прикрывая, а лишь прищурившись, он представлял себе искорки огня, проскальзывающие по оплывшему, раздавшемуся вширь телу Птичницы. Первыми наверняка загорелись волосы, но Рыбарю почему-то казалось, что пламя пришло изо рта. Вот они, оранжевые, неуверенные язычки, лизнувшие десны и редкие зубы, затем перепрыгнувшие на верхнюю губу. Тут уж огню было раздолье – вся верхняя губа Птичницы поросла темными волосками, и они затрещали, скручиваясь от жара. Несколько горящих волосков упало на простыню, оттуда огонь перекинулся на ковровую дорожку, полинявшие от стирки оконные занавески, а там занялась и крыша. Крышу эту Рыбарь перестилал сам, таскал наверх связки тростника, укладывал его на деревянные жерди перекрытия. Тростник колол пальцы, Птичница стояла внизу и, задрав голову, следила за работой. Теперь Птичница ушла в сны, и крышу придется перестилать заново. Для новой Птичницы.
Марина, Рина, Мурра, Рука, Рахель. Почему Рахель? Рахелью Ринку звала бабушка. Бабушка, бабушка… Ринка напряглась и тут же устало обмякла. Бабушка, какой бред, по каюте ходят зеленые ящеры. Один присел в углу на корточки, как человек, собравшийся справить нужду. Явственно потянуло какой-то гнилью, гадостью, болотным аммиачным духом. Ринка свесилась с койки, и ее вырвало.
Бам! Это удар ветра. Бам! Где-то наверху, на палубе, Димка и Ген сражаются с парусом, а мотор заглох давно уже, может, час, а, может, год назад.
ИИИИИИИИИИИИ – бам! Каюта подпрыгнула так, что Ринка скатилась с койки, едва не попав в лужу блевотины. И плюх! Нет, это просто лодка протекает, это плещется вода, почему в этом море вода такая чертовски соленая? В каюте нельзя выпрямиться, как же второй ящер ухитряется стоять во весь рост, он в два раза выше Ринки? ИИИИИИИИИ – бам! Ветер? Как они там, наверху? И есть ли кто-нибудь наверху? Может, их давно смыло за борт, и парус хлопает на ветру, или парус тоже сорвало, унесло к берегу. Вот смешно – парус туда, небось, долетит, целехонький, или уже на излете плюхнется в море и его вынесет к пляжу. К набережной. Что это за грязная тряпка, подумает сторож, старик, собирающий с песка бутылки, кульки и прочую дрянь. Кряхтя, сторож нагнется, выловит ошметки паруса и аккуратно сложит в урну. А если парус не влезет в урну, сторож запихнет его в специальный мешок и отвезет к выходу, туда, куда каждое утро приезжает мусороуборочный грузовик. Грузчики, лениво матерясь, выкурят по третьей сигарете (первая – во время долгой стоянки у парка, вторая – за мостом, у городского рынка) и закинут мешок в пахучую кучу в утробе грузовика. А над мусоркой будут виться чайки, которым, небось, раз плюнуть пролететь пару километров над водой и… Обидно тонуть у берега.
