Милая, ты спишь, раскинув
руки,
Погрузившись в омут сновиденья.
Боже мой, какое наслажденье,
И какие сладостные муки!
Алексей Порошин
– Ты меня любишь, – спросил Антон
жену, пришедшую с работы на сорок минут позже обычного, что
случалось последнее время чаще и чаще. Не то, чтобы он обиделся или
расстроился, просто заметил неожиданно – что-то в их жизни
изменилось, и задумался.
– Любила. Но это было давно. Теперь даже не знаю. Ты
изменился, стал чужим, далёким. Заметил, что наша квартира стала
какой-то заброшенной, пустой? Видел, дверца у шкафа отвалилась,
кран течёт. Всё потихоньку разваливается. Жизнь тоже.
– Ищешь повод для скандала?
– Вовсе нет. Ты задал вопрос, я на него отвечаю. Скоро год
как мы с тобой не гуляли, не мечтали, не разговаривали по
душам.
– Тоже заметила? Скучно стало вдвоём, подруга. Я вот всё
думаю, как вышло, что мы с тобой оказались семьёй, не напомнишь? С
чего всё началось?
– Ты был самый лучший. Я таяла от твоего взгляда, с ума
сходила от прикосновений, от необыкновенного запаха. Когда ты
сказал “люблю”, меня трясло целые сутки. Пять минут без тебя были
испытанием, несколько часов – пыткой. Первый поцелуй казался
волшебной сказкой. Кажется… нет, точно – я была счастлива. А ещё…
ещё ты умел делать для меня кое что особенное, но это потом, после
свадьбы. Теперь, увы, разучился дарить праздничное настроение, стал
равнодушным, ленивым.
– Я тоже тогда терял рассудок, боялся, что не полюбишь меня,
позже, что когда-нибудь могу тебя потерять. Серые глаза, милые
кудряшки, плавные линии силуэта. Ты казалась мне такой совершенной,
такой восхитительной, такой изящной, волнующей,
нежной.
– Теперь не кажусь?
– Не то, чтобы очень. Теперь мне есть, с чем сравнивать. Это
был сон разума. Ты обыкновенная, как все.
– Следовательно, я в твоём сне – чудовище.
Прикольно.
– Нет-нет, не так. Наверно я повзрослел, понял, что придумал
тебя, сочинил безупречный образ. Так бывает. Наваждение,
галлюцинация, морок. Разве у тебя не так?
– Меня всё, почти всё в нашей совместной жизни устраивает,
кроме… впрочем, неважно, я готова подстраиваться, уступать, но ты
тоже постарайся.
– Зачем? Давай разведёмся.
– Долго думал, любимый? Как ты себе это
представляешь?
На лице Вероники отразилось раздражение, следом недоумение,
обида, потом брезгливость и злость. Она беспомощно сжимала кулачки,
часто-часто моргала, выкатила из глаз пару хрустальных слезинок,
которые немедленно промокнула платочком.
