– Элина, расскажите про войну?
– Мне трудно вспоминать, как это было: не то чтоб не хочу или забыла, а нужно говорить за всю страну.
Николай Манацков
Над черным полем порхали белые уголки солдатских писем, они вылетали из развороченного бомбой черного, обгорелого чрева пульмановского вагона, беспомощно кружась в пахнущем гарью воздухе и оседая на черную выжженную землю. Письма с фронта домой, весточки из дома.
Кто теперь соберет в поле черном их белый урожай? Кому собирать?
В который уже раз Элина просыпалась в холодном поту, давясь слезами и собственным бессилием. А действительно, что она могла тогда сделать – худенькая девчонка в санитарном вагоне, когда их поезд летел сквозь эту белую метель чьих-то надежд и тревог? Не скажешь же: дяденьки, тетеньки, давайте остановимся и вернем все на свои места. Не бросишься в обугленную степь за чьим-то ускользающим счастьем. Больше всего изматывала мысль: вдруг все-таки что-то можно было сделать? Элина бросилась к смотревшим на происходящее со слезами на глазах раненым, уверяя их, что письма непременно кто-нибудь соберет, что все они обязательно доберутся до своих адресатов, что все будет хорошо и вообще скоро войне конец. Она лепетала, стараясь сдерживать слезы; в то время она уже несколько месяцев не получала вестей от воюющего где-то под Сталинградом отца. А ведь среди тех выброшенных в поле писем могло быть и его письмо.
Черно-белый ужас недавней войны вот уже сколько лет нет-нет да и пробирался в сны Элины Быстрицкой, заставляя ее переживать все снова и снова.
Элина Быстрицкая в детстве. 1930-е гг.
Когда началась война, Элине было тринадцать лет – явно непризывной возраст, да еще и девочка. Отправилась бы, как и все, в эвакуацию – никто бы и слова против не сказал. Тем не менее через неделю после начала войны Элина пошла в госпиталь, где служил ее отец>1, и попросила пропустить ее в штаб. Конечно же, было проще уговорить самого отца дать ей работу в госпитале, но Элина не желала себе никаких поблажек. Поэтому, приметив у дверей часового, она смело направилась прямо к нему.
– Пропустите меня к комиссару.
Оказалось, без пропуска нельзя. Удачно, что много раз, сокращая путь до отцовского кабинета, Элина с сестрой перелезали через ограду, так что и в этот раз она воспользовалась привычной дорогой. Должно быть, в самом начале войны часовые еще вели себя расслабленно и проглядели появление на охраняемом объекте посторонней. Иначе могли бы и пальнуть, а потом разбирайся, зачем девчонка полезла куда ее не просили.
