Не знаю, чей он примет вид,
Людей в пути дурача,
Кого в ночи приворожит
Фонарь его бродячий…
Р. Киплинг. «Пак с Холмов»
Велика и обширна Священная Римская империя! Многочисленны и добродетельны подданные ее, обильны зерном амбары, доблестны рыцари.
А в самом сердце империи торчит перстом из плоской, как стол, равнины гора, покрытая редколесьем. Над ней вздымает высокие стены замок Вартбург, чье название ни один адепт Веселой Науки не произносит без придыхания, твердыня культуры, поэзии и литературы в наш пошлый век, променявший право первородства на чечевичную похлебку будней.
Итак, цель моя была проста – добраться до Вартбурга, принять участие в поэтическом турнире[1] и всенепременно утереть нос завистникам и пустомелям, кои во множестве неприличном придерживались плана, до отвращения схожего.
Не было в те дни школяра, вечного студента, рыцаря, трубадура или повесы, не плетущегося к Вартбургу, в гордыне и наглости замыслив то же, что и я.
Наивные!
В любом случае у меня было преимущество – добытая еще в Кольмаре вороная. История с ней несомненно чересчур длинна, дабы приводить ее на этих страницах. Достаточно сказать, что в деле были замешаны: черная кошка, некий склонный к мздоимству стражник, веревочная лестница и полбочонка отменного масла.
Не важно. Преимущество повело себя по-свински, охромев где-то между Шварцвальдом и «нигде», притом второй пункт, подозреваю, был куда ближе первого. Пришлось вести животное в поводу, поминутно костеря и его, и стражника с кошкой, и выкинутые на ветер денежки.
На счастье, я учуял препаскудную вонь, понял, что она означает, – и не прогадал: прямо за поворотом дороги скрывалась скверного облика корчма.
Смердела она, прямо скажем, не фиалками. Запах честно и откровенно говорил: в богоспасаемом заведении, чья побуревшая крыша неведомым образом удерживалась поверх гнилых стен и перекрытий, каша прогорклая, а вино кислое.
Препоручив кобылу служке, меланхоличному деревенскому дурачку, велел привести лекаря – в смутной надежде, что если тварь и не удастся поставить на ноги, то, быть может, хотя бы получится сдать на колбасу селянам за пару пфеннигов.
Сам же направился внутрь, в смутной надежде ошибиться.
Надежда, как и принято в ее племени, оказалась дешевой курвой.
Получив у корчмаря – угрюмого хитрована со следами порока на лице – кружку пива, отдававшего капустой, и горшок капусты, напоминавшей вкусом скорее пиво, я притулился в уголке.
