С истерзанной душою, одинокий
В угрюмом этом мире, я присел
На скорбном пепелище, у дороги,
Невесть куда ведущей, посреди
Осенних увядающих цветов,
На стынущую землю, под тяжелым,
Насупленным, унылым, низким небом,
Дождями исходящим;
Я позабыл тщету своих забот,
Бессмысленную суету былого,
Никчемные, нелепые желанья —
Шипы и розы этого пути
Я предал смерти, навсегда отринул,
Запамятовал; жизнь как не была…
И ночь непроницаемая снова
Простерла надо мной свои крыла.
Мечты о светлой и святой любви,
И давешнее упованье счастья,
И долгие мучительные ночи
Во мраке безнадежного ненастья
Раз навсегда чужими показались,
Чужими показались…
Ничто, ничто не утешало сердца:
Ни жажда славы и ни бремя власти,
Ни деньги, ни возвышенные страсти,
Ни тяга к наслажденьям, ни святая
Томительная боль
Страдания и самоотверженья.
И все вокруг поблеклым и движенья
Лишенным, ненадежным, точно дым,
Невыносимо скучным и пустым
Мне показалось.
И все навеки сделались и чужды,
И далеки необратимо,
И в сердце – камень, тяжкий и холодный,
И мир что камень, тягостный, бесплодный,
И мысли были тяжелы, как гири,
И небо плакало, и плакал я.
И в чуждом и холодном этом мире,
Отвергнутый, опустошенный,
Я сам себе – угрюм и недвижим —
Вдруг показался чуждым и чужим,
А слезы, собственные слезы —
Издевкой обернулись.
Да, я плакал,
Но что творится с собственной душой,
Улавливал и видел, как чужой.
И мрак лежал окрест меня, и в сердце
Моем обманутом опять сгустилась ночь,
Холодная, тяжелая, что камень,
И горькая, и мне уже помочь
Никто не мог,
И не искал я в отдаленьи свет.
Никто не ведал, сколько я вкусил
Печалей, бед.
И мир был нем – отныне и навеки, —
И я лежал, заблудший и без сил,
Один – необратимо, безвозвратно,
Безвестный, безымянный, в глухомани…
«О вечная свобода, – еле слышно
Сухие губы вымолвили, – смерть!»
И этот шепот вовсе не был горек.
К земле прижавшись, жаждал испытать я —
Земля откроет мне свои объятья
И ласкою нелживой приласкает,
И страшное дыхание могилы
Мне показалось сладостным, как будто
Оно дыханьем материнским было,
Когда еще дремал я в колыбели
И надо мною, полные любви,
Звенели песни мамины, звенели…
«Смерть», – я шепнул, и приняла душа
Ее с любовью, словно слезы мамы,
Сочувственные, нежные.
И сила,
Неведомая мне, перенесла
Меня в такие дальние края,
Где и во сне ни разу не был я,
И все забыл я в том краю далеком,
