Осень 1947 года выдалась затяжной и уже подходила к концу. Ноябрь стоял пасмурный и мрачный; кряду несколько дней спускались туманы и слоистыми дымно-серыми наволоками растекались по балкам. В безветрии густыми облаками они застаивались в пологих и глубоких логах, и затем моросил нудный холодный дождь. И тогда от холода туман рассеивался, истекал, истаивал каплями стылой, промозглой влаги. Вдали стояла жидкая хмурая рябь; высохшие за лето травы, но промокшие от дождей они полегли, и сейчас выглядели почерневшими, точно осмолёнными и обожжёнными. И как-то тоскливо пахло горьковатой прелью.
Почти каждый день, над вспаханными полями и засеянными озимой, над невзрачными серыми балками, над молодыми голыми лесополосами целыми стаями с севера на юг угрюмо и бесконечно летели куда-то чёрные вороны. Люди смотрели на них и крестились украдкой друг от друга и про себя думали в одном сонме мыслей и чувств: «Летят как вестники беды или ещё какой-то напасти…». И опять крестились и печалились…
Посёлок Новый основался переселенцами среди широкой ложбины в годы коллективизации. С двух сторон – северной и южной – под самые огороды подворий полого сбегали колхозные поля. Как только минуешь город Новочеркасск, посёлок хорошо виден со стороны старой ростовской дороги; в войну проходил там противотанковый ров, который спустя годы зарос травой и кустарником. Единственную улицу разделяла крутая развалистая балка и врезалась в поперечную, и та, разветвляясь, проходила мимо хутора Большой Мишкин к самому займищу…
В ту осень каждый прожитый посельчанами день, казалось, будет тянуться бесконечно. А всё оттого, что у жителей заканчивались припасы разных круп и прошлогодних солений, так как прошлый и нынешний годы выдались тяжёлыми. Люди тогда запасались полезными травами впрок: лебедой, щавелем, крапивой, засаливали и консервировали. Думалось, не может быть, чтобы второе лето не уродился хлеб и другие злаковые. Но как назло всё лето почти ни одной тучки, ни одного дождика: сухмень и сухмень стояла из месяца в месяц. Когда это было, чтобы засоленные травы пускали на прокорм почти круглый год. Кто-то не вовремя лишался и домашней живности, даже ездили в поисках зерна по хуторам да станицам, как в самые голодные времена.