Рассвет приближался неумолимо. Я
чувствовала яркое дневное светило всеми фибрами своей души. Как
будто каждое мгновение в этом мире отсчитывалось моим сознанием как
невидимая крупинка, падающая из верхней части песочных часов вниз.
С каждым днем, проведенным за этими стенами, сил во мне становилось
все больше и больше. Братья и сестры-преподаватели свое дело знали,
тренировали и обучали нас быстро и качественно. Требования были
жесткими, а методы не всегда человечными. Но все сосуды, которые
попадали в этот монастырь, наполнялись магией очень быстро. И я в
том числе.
Первый робкий луч скользнул через
маленькое окошко в моей келье, прочерчивая бело-желтую дорожку,
подсвечивая танец невесомых пылинок в воздухе и еле заметно
согревая все, на что попадал. Бездумно следя за ним, я забросила
руки за голову. Еще один день среди этих стен и людей. Уже почти
два года я нахожусь здесь. Мама… Как матушка не хотела меня
отдавать! Они с отцом всячески скрывали мой дар. Если б мне самой
достало тогда ума молчать. Но нет. Разболтала подружкам и вот. Меня
забрали, а убитому горем отцу сунули в опущенные руки откуп за
дочь.
- Надеюсь, эти деньги помогут
сестренкам как-то устроиться в жизни,- я повернулась набок, сбив
окончательно жесткое казенное покрывало.- Иначе так и застрянут в
деревне, рожая многочисленных детей и растрачивая свое здоровье на
тяжелой работе.
- Пора!- внутренний голос словно
толкнул под бок. Мне не нужны были часы, чтобы проснуться к
положенный срок. Я чувствовала само течение времени. Чувствовала
как будто кожей. Каждую незримую песчинку, каждый час, каждый день
своей и чужих жизней. Я могла повелевать им. Изменять. Сужать или
растягивать. Замедлять его бег или ускорять. «Редчайший бриллиант!
За нее дадут прекрасную цену»- так охарактеризовала мои способности
игуменья Айхара. Я невольно поморщилась. Старуха была на редкость
противная. Ее сила была слабой и, по сути, никому не нужной. А вот
умением интриговать и подлизываться она обладала в полной мере. За
это и была оставлена здесь в свое время.
Я встала, умыла лицо, плеща себе на
ладонь холодную воду из металлического кувшина. Костяным гребнем
причесала волосы и сплела из них тугую косу. На спинке стула,
который был одновременно и прикроватной тумбочкой висела форма.
Мешковатое одеяние темно-серого цвета. Ткань была грубой, она
кололась и раздражала тело, но выбирать не приходилось. У
нечистоплотных послушников даже на такого цвета одеянии можно было
заметить пятна. Меня это раздражало. Монастырь-не монастырь, но
следить за одеждой я была приучена матерью с детства. Чтоб чистая
была и опрятная. Этим постоянно попрекали сестры-воспитатели.
Смирение, равнодушие к собственному украшению и готовность отдать
всю себя ради государства – главные добродетели по их мнению. Но
меня опасались даже некоторые из них. Спорить я не боялась.
Наверное, мой дар действительно очень ценен, потому что они терпели
все выходки послушницы. Хоть и наказывали довольно частенько. Но я
чувствовала, что нельзя здесь быть милой и доброй. Даже когда
оставляли на несколько дней без пищи, запирали в карцер или
заставляли работать не покладая рук, я не поддавалась.
