1. 1
День сорок седьмой.
Она в его сторону даже не смотрит.
Отчужденная. Высокомерная. Глянцевая. Исаева сосредоточивает все свое внимание на учебе: пишет конспекты, выполняет практические задания, сдает «хвосты», приносит дополнительную работу по «судостроению».
Нет, Титов, конечно, в курсе того, что приближается сессия. Но, черт возьми, это же Исаева…
Как так происходит, что Ева его даже не замечает? Тогда как он не может удержаться, чтобы не посмотреть в ее сторону.
«Черт…»
«Ок. Ладно».
Это явное преуменьшение.
Он пялится на нее. Он плохо воспринимает учебный материал. И всю сопутствующую информацию.
Исаева смещается, чтобы подсмотреть пропущенное слово в конспекте сидящего рядом с ней парня, и Титову в который раз на обозрение предоставляется ее профиль.
Губы. Изогнутый веер ресниц. Спадающие на щеку пряди волос.
Воспоминания лесной погони выступают из хранилищ памяти и автоматически воспроизводятся. Адаму требуется приложить немалые усилия, чтобы не «просматривать» их.
Сосед Евы поднимает глаза к ее пухлым малиновым губам. Заостряет на них внимание. Но пытается скрыть это, быстро скашивая взгляд в сторону. И все-таки выдает себя, краснея и ерзая на стуле.
Исаева тихо и беззаботно смеется.
А у Титова что-то сжимается в груди. Щемит и ноет. Перекрывает дыхание. В горле становится сухо и горячо.
Он злится. Несколько раз сглатывает. Нервно постукивает карандашом по тетради и раздраженно дышит. Опускает взгляд, трет большим пальцем подбородок, скулу, переносицу. Прикусывает изнутри щеку.
Направляет взгляд в сторону.
Встречая в конце ряда хмурое лицо бросившего его недавно друга, вопросительно изгибает бровь. Слишком долго Литвин обижается из-за своей шалавистой сестренки. Он же не станет злиться вечно?
Это несерьезно.
Адам бы не тр*хал Каролину, если бы она не полезла к нему в кровать и не начала хватать губами его член. Пребывая в угарной полудреме, он просто не стал разбираться, кому принадлежит теплый гостеприимный рот. А к тому времени, как девушка заговорила, возбуждение и азарт были слишком велики, чтобы останавливаться.
Титов пытался донести это до Ромки, но, очевидно, своя кровь ближе. Литвин упрямо сопереживает «использованной» Каролине.
– Не важно, какая она, и что она сделала. Ты же мой друг, Адам.
Эти слова, как ни крути, ему не нравились. Вспоминая и мысленно прокручивая их, он чувствовал себя чрезвычайно паскудно.
