— Ну, чего встала? Заходи! — грубо окрикнул меня дядя Джеф,
ткнув в спину сложенным пополам конским хлыстом.
Легко сказать «заходи», когда стоишь на пороге Тёмного леса, на
самой границе белого осеннего дня и густых таинственных сумерек,
внутри которых затаилось древнее зло. Легко сказать — трудно
сделать.
О том, что этот лес проклят, знали не только мы все с раннего
детства, но и наши далёкие предки. Никто не совался в заколдованную
чащу без особой нужды. А теперь нужда появилась, и откладывать
дальше было нельзя. Дядя Джеф это прекрасно понимал, однако даже у
него не хватало решимости пересечь черту, отделяющую нас от света и
от прошлой жизни.
Я оглянулась в последний раз. Не на родственника, хотя тот
поспешно отвёл глаза и опустил голову, не пожелав встречаться со
мной взглядом. На дорогу, где осталась наша серая лошадка,
запряжённая в лёгкую повозку. На жёлтые и красные пятна придорожных
берёз и клёнов, за которыми колыхалась пожухлая трава на отдыхающем
поле. На едва различимые вдали домишки родной деревни —
приземистые, с рыжеватыми крышами.
— Я с Винсом не попрощалась, дядя, — зачем-то сказала я. — Он
ночью гулять убежал в открытую форточку. Ты его почеши за ушком,
когда он дома будет. Скажи, что я его люблю.
Винсом звали моего кота. При мысли о нём я не сдержалась и
всхлипнула.
— Хватит, Мия! И без того тошно. Иди уже вперёд! Ещё обратно
ведь ехать, и хорошо бы успеть засветло…
Ах да, дяде ведь предстоит возвращаться. Я совсем не подумала об
этом, потому что всё время, беспрестанно, думала только о себе.
Ведь я и есть та самая нужда, из-за которой родичу приходится,
рискуя жизнью, заходить в Тёмный лес. И то, что я размышляю лишь о
самой себе, подтверждает все догадки и опасения по поводу моей
внутренней сущности.
Во мне поселилось первозданное зло. Во мне живёт демон. Так
сказал отец Эспен, наш священник. И я знаю, что это правда, какой
горькой она бы ни казалась. Я уже не Мия, которой восемнадцать лет.
Я лишь вместилище для твари, проникшей в мир живых из
междумирья.
— Быть может, проклятый лес примет тебя за свою, — буркнул дядя
Джеф, когда мы осторожно ступили на тропинку, что вилась между
вековыми деревьями.
Я промолчала, не зная, что ответить. Мысли о гнетущей
неизвестности, а возможно — о скорой мучительной смерти развеялись,
словно дым. Несмело углубляясь в чернеющую впереди чащу, я
сосредоточилась лишь на том, что меня окружает. Глаза постепенно
привыкали к полумраку.
