Жарким июньским днем в жизни Венедикта произошло нечто из ряда вон выходящее. Поддавшись бесконечному, нудному, словно навязчивая зубная боль, давлению мамы и напористости своей любимой, обусловленной, несомненно, исключительно безграничной любовью к своему избраннику, он изменил своей, казалось бы, незыблемой, давно устоявшейся холостяцкой жизни и, решившись, женился на Дарье. Но червячок сомнения в правильности своего поступка продолжал грызть его мозг еще долгие годы.
Страх за жизнь своей любимой продолжал постоянно терзать его. Одно дело при его-то жизни, полной опасных приключений и событий, отвечать только за свою жизнь и совсем другое дело нести ответственность за жизнь любимого человека и ребенка, который, несомненно, скоро появится на свет. Весь опыт его прошлой жизни показывал, что все его женщины, которые так или иначе занимали в его жизни значимое место, погибали от рук ведьм. Он совсем не хотел такой судьбы Дарье и своему ребенку.
Вскоре Дарья сообщила ему, что беременна, чему Венедикт был несказанно рад. Он тщательно пытался отогнать от себя сомнения и мрачные мысли по поводу будущего его семьи. Вероятно, было бы лишним говорить, что обрадовалась и Елизавета Павловна, когда Дарья сообщила ей эту радостную новость.
– Ну, наконец-то, – радостно заворковала она в трубку телефона. – Слава создателю, я тоже стану бабушкой. Счастье-то какое! – трубка надолго замолчала. Венедикт и Дарья с удивлением смотрели на молчащую трубку, из которой доносилось лишь тяжелое дыхание, покашливание. – Дашенька, немедленно уходи с работы, – уже другим тоном, не допускающим возражения, заговорила трубка. – Ты должна как можно больше отдыхать. Пусть Венедикт обеспечивает твое существование. Он мужик здоровый, на нем пахать можно, а ты, мое солнышко, слабенькая. Да еще и беременна. А работа у вас, не приведи господь, – привычно завела Елизавета Павловна знакомую, давно набившую оскомину, тему.
Дарья сначала очень удивилась безапелляционному выступлению своей свекрови, потом, опомнившись и придя в себя, заворчала недовольно, с робкой улыбкой на побледневшем лице, что беременности всего два месяца, и она могла бы еще ни один месяц поработать.
Но свекровь, совершенно проигнорировав слабые попытки невестки отстоять свое право на труд, продолжала упорно гнуть свою линию. Не выдержав многодневного настойчивого давления авторитета свекрови, и многозначительного молчания мужа, которое она однозначно оценивала, как одобрение предложения матери, Дарья, скрипя сердцем, нешумно повозмущавшись покорно молчащим мужем, неохотно согласилась.
