В какой ночи,
бредовой,
недужной,
какими Голиафами я зачат –
такой большой
и такой ненужный?
Владимир Маяковский
В шахте было тепло, а местами даже уютно. Мне в темноте почти всегда уютно. При свете – особенно дневном – я чувствую себя беззащитным и голым, без видимых причин. Значит, есть причины невидимые, но ощутимые. Позже я кое-что узнал о них, и это не то знание, которое облегчает существование.
Да, так вот, в шахте мне нравилось – интересная работа, хорошая компания, бесплатные энерготоники. И в день, когда многое изменилось, все шло неплохо – до тех пор, пока не появился инспектор по безопасности труда. Вернее, пока он не потерял сознание, а вместе с ним и бдительность. И заодно сразу лишился превосходства, которое имел по статусу и от рождения. Это был здоровенный дядя из Верхних, загорелый и высокий, но, видимо, недостаточно приспособленный к здешним условиям. Ему не помогла даже кислородная маска. На ней был нарисован смайл. После того как он грохнулся посреди забоя, маска, само собой, продолжала ухмыляться (что ей сделается?), а вот инспектору стало не до улыбок. Зрачки закатились, и глазные яблоки сверкнули в приятном для моих глаз багровом по-лумраке.
Я впервые при таком присутствовал, но инструкции помнил наизусть, без этого в шахту не пускают. Все действия в нештатных ситуациях заранее расписаны, думать не требуется. Я хотел было сразу сообщить о случившемся по внутренней сети и вызвать помощь для бедолаги, но вдруг заметил прозрачную упаковку с какими-то капсулами, выскользнувшую из его брючного кармана. Это меня остановило. Вспомнилось кое-что. Как раз минувшей ночью я подслушал в бараке ребят из поколения девятого года. Они болтали про дурь, которой закидываются Верхние, – дескать, она куда лучше того дерьма, что перепадает нам, Подземным, и крышу сносит гораздо сильнее и гораздо дальше. Так сносит, что дальше некуда.
Интересный был разговор. Вообще-то, у меня как будто есть все что надо, а тем не менее временами чего-то не хватает. И не могу понять, чего именно. Неприятная штука, досаждает, точно насекомое, до которого не достать. Вот и тянет на дурь. Но не помню, чтобы меня хоть раз далеко сдвинуло.
По правде сказать, от нашей дури вообще крышу не сносит – мою, по крайней мере. Так, чердак слегка продувает, музыку какую-то слышу, барабаны, свист; тела не чувствую, ноги плохо слушаются, а еще почему-то начинает казаться, что любимый цвет – не багровый, а голубой. Почти тот же прэйв, только отрываешься в одиночку.
