Лена
проснулась от пульсирующей боли в висках. Казалось, еще мгновение — и голова
просто лопнет. Осторожно открыла глаза и тут же уткнулась взглядом в
белоснежный потолок. Протяжный болезненный стон вырвался быстрее, чем она
догадалась, где находится. Как бы ни пыталась бежать, все равно оказалась здесь,
в своем личном аду. И Лена прекрасно понимала, что теперь из этой белоснежной
палаты она, если и выйдет, то сильно покалеченная морально.
Из
глаз брызнули слезы. Она подняла руку и уставилась на рукав рубашки, такой же
белой, как и все в комнате. Правда, на этот раз удобства были гораздо лучше. А
увидев, что в палате есть окно, Лена даже немного расслабилась.
Казалось
бы, такая малость, кому–то, может, покажется смешным, но сейчас для нее это был
настоящий подарок. Возможность, сидя в полнейшем одиночестве и взаперти в четырех
стенах смотреть на природу, которая сменяется за окном, и жизнь, проходящую мимо.
Может, она все–таки не сойдет с ума?
В
голове внезапно всплыли слова диктора о гибели Альберта, и девушка всхлипнула.
Она не только загнала себя в ловушку, но и убила его. Да, именно она убила. Ведь
не согласись Лена поехать с ним в тот день, когда Звягинцев ей предложил
защиту, он бы был жив. Какая разница, тогда бы она попала в руки своего
психопата мужа или сейчас?
Альберт
за тот небольшой промежуток времени, что они провели вместе, дал ей намного
больше, чем все, кого она знала всю жизнь. Он показал, что такое настоящая
свобода и жизнь, кто такой настоящий мужчина. И пусть Звягинцев далек от
идеала, но он был ее мужчиной, тем, в кого она впервые по–настоящему влюбилась.
А
теперь его нет. И Лена до конца своих дней будит винить в этом себя. Винить,
что не уберегла его, а должна была.
—А–а–а!
— закричала она во все горло, срывая голос. — Ненавижу тебя, Попов! Слышишь?!
Ненавижу! Чтоб ты сдох!
Лена свернулась калачиком на мягкой кровати,
отворачиваясь к окну и не сдерживая громких всхлипов.
Яркое
солнце светило ей прямо в глаза, но не приносило никакого дискомфорта.
—
Прости меня… — прошептала Лена, захлебываясь слезами.
Она
снова опустила веки, вызывая в памяти образ Альберта. Изумруды глаз, в которые
хочется смотреть вечно. Пухлые темно–алые губы, которые могут быть такими
сладкими и ее любимая складка на широком лбу, которую она разглаживала своими
пальчиками, когда Звягинцев морщился. Сейчас эти воспоминания казались
настолько далекими, словно их и не было вовсе.
