При крещении пьяненький батюшка, обидевшись на отца за небогатое подношение, а может ещё за какие другие прегрешения, назвал новорожденного Евдоксидунием. Русскому человеку, конечно, такого имечка не выговорить и потому все стали звать его просто Дунькой. Много носов пришлось расквасить малолетним ровесникам за обидное женское прозвище, но, ничего не поделаешь, это в станице обычное дело – если уж прилипла кличка, то намертво. Даже в семье его так звать стали.
Так и остался он по жизни с женским именем Дуня и со славной казачьей фамилией Каратаев.
У батяни кроме него было пять сестёр, брат Петруха и он – последыш. Быть младшеньким в казачьей семье не сахар. Мало того, что сёстры, взрослые уже девахи, постоянно шпыняли, так Петька, хоть и был всего двумя годами старше, нос задирал, изображая из себя наследника отцовского хозяйства. Хотя наследовать-то особо и нечего было – отец, по станичным меркам, считался просто «справным» казаком. Имел обычную хату-мазанку, подворье, пяток коров, шесть лошадей, ну и кур да гусей без счету. Землицы, правда, было маловато – станичное общество нарезало наделы земли только на сыновей, а на девок не полагалось…
Постоянно, в батраках, при них жил приблудный безответный глухонемой мужик, пришедший когда-то давно в станицу неизвестно откуда. Из-за большого родимого пятна в пол-лица звали его не иначе как Каин. Вроде получалось, как бы каиновой печатью отмечен. В страду, конечно, нанимали ещё батраков, не без этого – не успевал отец вместе с Каином в четыре руки со всем хозяйством справляться, рыбалить, на охоту ходить, а дочкам-то на приданое надо было зарабатывать!
Больше всего завидовал Дунька тому, что старшему брату по наследству перешла дедовская шашка – с потемневшей дубовой рукоятью, позолоченным эфесом и хищно выгнутым лезвием. Прогиб у неё был чуть-чуть больше чем надо, и это придавало шашке особый шик и красоту. На серебристой режущей кромке было несколько едва заметных зазубрин – это, если верить рассказам отца, одно время басурмане приноровились в плечи черкески полосы железа вшивать, чтобы берегли они их от казацкой шашки. Только бесполезно было – всё равно разваливал их дед от плеча до пояса страшным ударом. Удар этот был чисто каратаевский – только они умели рубануть так, чтобы тело человеческое мягко и плавно развалилось на две половины, выпустив сизые петли кишок. Шептались ещё станичники, что шашечки у них были не простые, а заговорённые, потому как без колдовства не под силу простому смертному так половинить человека.
