Люська была кобыла. Самая настоящая кобыла, лошадь донской породы. С явной примесью заморских благородных кровей. Об этом говорили маленькая красивая голова, точёные ножки, пропорционально сложенный корпус, длинная тонкая шея.
Характер у Люськи был тот ещё. Молодая, не в меру пугливая и неуравновешенная, она, тем не менее, сумела завоевать престижное третье место в крупных соревнованиях трёхлеток. Ей прочили хорошее будущее. Прочили, да напророчили.
Полутрезвый конюх поленился подольше «пошагать» её после изнурительной тренировки. Поставил сразу в денник, потную и разгорячённую. Другой конюх, такой же молодой и такой же не совсем трезвый, напоил её, по недосмотру, холодной водой вволю.
И всё. Кончилась Люська. На следующей тренировке, она еле-еле одолела один круг, начала задыхаться, «запалилась».
Конюхов, конечно, наказали. Лишили квартальной премии и чуть было не уволили. Но на судьбу Люськи это никак уже не повлияло. Кончились Люськины перспективы. Её списали. А списав, продали.
Продали задёшево подвернувшемуся покупателю, начинающему фермеру. Фермер был мужичок из городских, ему надоела «до чёртиков» жизнь в каменных джунглях с дикими людьми, помышляющими только о наживе. Решил он, что на заброшенном хуторе жизнь будет чище и веселей.
Мечтал жить своим трудом, завести коз, корову и лошадь. На лошади собирался пахать и возить дрова. Парень был сугубо городской. Он не знал, какие нужны лошади для сельской жизни. Потому и купил красивую Люську.
А Люська была красива. Светло-рыжей, почти жёлтой масти, особенно великолепной летом, когда шерсть чуть выгорала на солнце и кобыла как будто светилась. Иногда казалось, что вот-вот, и она начнёт испускать лучи, как самое настоящее солнце.
Белая узкая проточина, начинавшаяся звёздочкой на лбу и опускавшаяся почти к носу. Огромные навыкате глаза, обрамлённые длинными, даже для лошади, ресницами, маленькая красивая головка, острые сторожкие уши, лебединая шея, длинная светлая грива на одну сторону, пушистый длиннющий хвост, тонкие стройные ноги в белых «чулочках».
Раньше, когда её выпускали на волю, она как бы плыла по воздуху, почти не касаясь земли ногами, подняв развевающимся факелом хвост и высоко поднимая крепкие ноги. Теперь её не выпускали.
