Пятидесятитрехлетнему Макееву приснился подростковый сон. Будто бы он летал. Нет, скорее, плавал в синеве. И белыми были не облака, а мельчайший песок, который струился вдоль тела. Почему песок?
Макеев напрягся.
«Нет, не помню, – с жалостью подумал он, откидывая одеяло, – ни черта не помню».
Макеев спустился в ярко освещенную кухню, где жена, облаченная в костюм от Армани, жарила тосты.
– Ты похож на сову, выпавшую из дупла, – сообщила она, не оборачиваясь.
– Тогда уж на филина.
– Для филина ты, Макеев, мелковат. Тосты будешь?
– Буду. А ты что так рано и при параде?
– Забыл? – Жена с негодованием обернулась. – Нет, Макеев, ты правда забыл?
Разделяя ее возмущение, из тостера вылетел золотистый кусок хлеба и шлепнулся на мраморную столешницу.
– А, вернисаж… Не забыл, конечно, – Макеев подобрал тост и надкусил. – Значит, ты сегодня с концами?
– Да, – самодовольно сказала жена, – сегодня насыщенный день. Сначала встреча делегации, потом обсуждение программы, потом обед, потом открытие. Ну, и сам понимаешь, речи и коктейли.
– Если напьешься, за руль не садись.
– Сдурел совсем? Когда я пила?
Это была правда. Жена ревностно относилась к своему здоровью. Фитнес, пилатес, йога и хрен знает что еще. Вот и сейчас проглотила очередную чудодейственную таблетку и запила свежевыжатым морковным соком.
На лестнице появился Исфандияр-ака. Бесшумно спустился. По дороге дотронулся до блестящей части кофе-машины, значительно прищелкнул языком и утвердился на своем обычном месте, около посудомойки.
Макеев вяло жевал тост и рассматривал стройную спину жены. С некоторых пор он стал задаваться вопросом: есть ли у нее любовники? Интерес был начисто лишен ревности, и являлся, как полагал сам Макеев, чисто академическим. А что, весьма привлекательная зрелая женщина. Почему бы и нет?
– Макеев, я пошла.
Жена сунула чашку в посудомойку, Исфандияр-ака степенно посторонился.
– Если встретишь Наталью Петровну, скажи, что сегодня привезут шторы из чистки. Впрочем, – добавила она, скептически оглядывая расплывшуюся фигуру мужа, – ты все равно забудешь.
Макеев состроил гримасу, означавшую «все может быть» и налил еще кофе.
Через полчаса Макеев был готов – чисто выбрит, обряжен в костюм, купленный в Милане, и туфли, купленные в Лондоне. Под мышкой он держал кожаный портфель с бронзовыми застежками.
