АКТ I — В ЧУЖОЙ
ГОЛОВЕ
Жизнь сходит с рельс всегда по-разному. Кто-то из классиков
говорил, что счастливые люди все одинаковы, а несчастен каждый
по-своему. Этот уникальный во всех отношениях путь и принято
называть судьбой.
Казалось, с каждым моим шагом туман становился только гуще и
холоднее. То и дело из его глубин, сокрытых от меня белесой дымкой,
доносились разнообразные звуки: клёкот птиц, чьё-то мелодичное
пение, сигналы автомобилей, звон ударов металла о металл, хлопки
ружей. Постоянно рядом мелькали расплывчатые силуэты. Казалось, что
они очень близко, буквально руку протяни, но сколько к ним ни иди —
не приблизишься ни на метр. Всё смешалось в этом проклятом месте:
прошлое, настоящее, будущее, никогда не случившееся.
— Рейланд Рор, ты трус и негодяй! — донёсся до меня полной
ненависти крик.
Рефлекторно, повинуясь чуждой мне привычке, я повернулся в его
сторону, не зная зачем и почему. Кричал один из силуэтов, вроде как
женский, но чего-то большего туман не позволил разглядеть. Голос же
оказался для меня полностью незнакомым.
Мои ноги сами двинулись в направлении голоса, но раздался
другой, куда более мне знакомый и назвавший моё имя:
— Ота Кохэку, будьте, пожалуйста, внимательнее.
Странное видение сразу сгинуло, словно его и не было,
выскользнув из моей памяти, будто мокрое мыло в душе, оставив после
себя лишь чувство потери и странную растерянность.
Вокруг снова был кабинет с прозрачными стенами, серыми скучными
лицами других собравшихся и длинным столом, за которым мы все
вместе сидели. Перед нами выступал толстый низкий человек с красным
лицом и бегающими глазками патологического лжеца — мой начальник,
мистер Хэндо.
Я недоумённо огляделся, пытаясь понять две вещи: что меня сюда
привело и почему так нестерпимо хочется спать.
«Собрание. Планы», — услужливо подсказала память.
Точно! «Планы» — вот почему мне так хотелось спать. Хэндо был не
просто ужасным рассказчиком, он умудрялся усыплять аудиторию,
одновременно с этим вызывая патологическое недоверие к своим
словам. Талант, а не человек!
Впрочем, судя по его ещё сильнее обычного раскрасневшемуся лицу
с испаринами от пота, сам он в свой рассказ верил, хоть и не без
напряжения всех своих двух извилин. К огорчению Хэндо, лица других
собравшихся — моих коллег, чьи имена давно уже утратили для меня
всякий смысл — отчётливо говорили, что и в этом он одинок.
