Огромный город накрыт грязновато-серой тучей. Она опустилась так низко, что кажется плоской и такой плотной, что разорвать её может только сила урагана. На крыши великолепных зданий, на оголённые деревья, чёрные зонтики людей и асфальт мостовой сеется мокрая пыль, смешанная с горьким запахом дыма и грибов, которые загнили. Тёмно-каменные стены домов осклизли, они как будто покрыты плесенью, чёрная мостовая траурно блестит. Гудят, звонят автобусы, автомобили, трамваи, трещат мотоциклеты, и этот треск заставляет подумать, что у города расстроен желудок. Шум почти заглушает голоса людей, люди кажутся немыми, лишь изредка слух ловит сердитые окрики и печальное всхлипывание воды в трубах водостоков. Быстро идут навстречу друг другу пешеходы, и есть что-то враждебное в том, как неохотно уступает дорогу один другому. Мелькают в глазах жёлтые ноги женщин. Женщины, покрытые зонтиками, похожи на ожившие грибы более, чем мужчины.
За высокой стеною, сшитой из гладко выстроганного тёса, возводится, уплотняя город, ещё одно огромное здание. Стена, снизу доверху, ярко расписана рекламами, у основания её отсыревшая старуха, окутав голову и плечи изношенной, грязной шалью, молча продаёт газеты. Одна из реклам изображает женщину в голубой пижаме, она сидит в жёлтом кресле, пред изящным столиком, на нём – кофейный прибор. Тонкими пальчиками розовой ручки женщина держит маленькую чашку. Всё – очень красиво и соблазнительно, только ноги женщины неестественно длинные.
К ним прижался спиною человек в чёрных очках, на деревяшке вместо правой ноги и без кисти на правой руке, левая висит вдоль тела, в ней зажата измятая серая шляпа. Он – неподвижен и тоже кажется неуместно написанным на рекламе художником-реалистом. Но он – живой, и каждые две-три минуты шевелится, подставляя прохожим шляпу. Жест этот он делает очень странно и сложно: сначала сгибает руку в локте, потом заносит её медленно к правому плечу и, делая ею косой полукруг справа налево и сверху вниз, протягивает вперёд. Лицо его морщится, перекосив рот, он двигает губами. Рука его держится вытянутой четверть минуты, не более, и снова бессильно падает вдоль тела. Этот сложный и трудный жест – бесполезен, – милостыню человеку в чёрных очках не подают, в течение двух часов никто не бросил монету в шляпу его. Чёрные стёкла на месте глаз делают лицо его мёртвым, и после каждого жеста он снова неподвижен, точно написанный на рекламе о пижамах. Он, должно быть, один из героев войны, «защитник отечества», «борец за национальную культуру». Рекламу он портит, он, вероятно, сотрёт своей спиною ноги элегантной женщины, которая так изящно держит розовой ручкой маленькую чашку для кофе.
