- «Видимо, свою жизнь, по понятиям Бога, я прожил хреново, если
после смерти возродился в облике обезьяны», - в который уже раз со
вчерашнего дня, горестно вздыхал я, разглядывая своё отражение в
воде.
Вернее, не совсем обезьяны, а некоего человекообразного
существа, сильно смахивающего на... Да что там, «на». Горилла, -
она и в Африке горилла. Только не особо волосатая.
Сидя в воде по мощную грудь, я пытался поймать рыбу. Сложив не
очень длинные ноги «по-турецки» и положив на колени локти,
непропорционально, по человеческим меркам, длинных рук, покрытых от
локтей золотистым «пушком», я расслабленно ждал жертвы.
Рыбы было много, но мелкой, и она охотно приплывала на приманку
– шарик глины, перемешанной со здешними дождевыми червяками, но я
ждал подходящего для моих бамбуковых копей размера жертвы.
Бамбук был не совсем бамбук, как и черви – не совсем черви, и
рыба – не совсем рыба. Да и горилла, в моём обличии, – не совсем
горилла.
Моё новое тело имело скорее коричневую, чем чёрную пигментацию,
похожую больше на загар, прямую, но слегка сутулую спину, крепкую
шею и развитый торс. Длинные, русые, вьющиеся волосы на голове,
слегка украшали моё тяжёлое суровое лицо со слабо выраженной нижней
челюстью, выдающимися надбровными дугами и скулами, и носом с
короткой переносицей.
Вода в этом месте реки стояла, закрытая от основного течения
отмелью, и образовывала заводь. Каменистое дно почти не давало
мути, если не сильно тревожить донные камешки, слегка припорошенные
илом.
Солнце светило со спины и в тени своей мощной фигуры я хорошо
мог рассмотреть своё новое отражение и то, что происходило в воде.
Шарик прикормки был крупным и плотным, примерно с теннисный мяч, и
«рыбья» мелочь не могла раздерибанить его своими передними
плавниками, больше похожими на лапки, и клювастыми мордами.
Крупные «рыбины» прятались в ближайших кустах водорослей и
наблюдали за мной и мелочёвкой. Видя, что та мирно кормится,
выковыривая из глины маленькие кусочки «червячков»,
предусмотрительно разрезанных мной на много мелких частей, одна из
рыбин подплыла к приманке, попутно лениво пытаясь поймать
кого-нибудь из мелких сородичей.
Только двойной удар двух копей гарантированно должен был
привести к насаживанию рыбы на импровизированные «гарпуны». Первым
било копьё со стороны головы, а вторым, то, что к хвосту. «Рыба»,
прижатая к камню первым копьём, двигаясь назад, сама насаживалась
на второе копьё, легко проникавшее под громадную, почти с кулак
ребёнка, чешую.
