«Тора! Тора! Тора!» — возможно самая знаменитая фраза-сигнал в
мировой истории. В переводе с японского это означает «Тигр! Тигр!
Тигр!», однако она может быть интерпретирована и как акроним,
образованный от первых слогов-иероглифов в словах «тоцугэки (突撃) и
райгэки (雷撃)» («атака-торпедная атака»). Утром 7 декабря 1941 года
в 7:53 минуты по местному времени этот сигнал прозвучал в
радиоэфире над Гавайскими островами, обозначив точку отсчёта нового
этапа в истории Империи Восходящего солнца, Соединённых Штатов
Америки и всего мира.
Сражение, развернувшееся в районе военно-морской базы
Перл-Харбор, вполне заслужило свою широчайшую известность.
Оригинальный и во многом новаторский замысел японских флотоводцев,
по меньшей мере спорные решения американских командующих,
насыщенность событиями, динамика, драматизм, возможная скрытая
подоплёка (то есть конспирологические теории всех видов о
«подставленной» врагу ВМБ), несомненная важность происходящего в
глобальном контексте — всё это о нём, и всё справедливо. 7 декабря
1941, ставшее для США «Днём позора», превратилось со временем в
дату — голливудскую звезду. Неизменно привлекающее к себе внимание,
нападение на Перл-Харбор входит в число наиболее изученных эпизодов
Второй мировой войны, о нём снимаются кинофильмы, пишутся книги,
одних только официальных расследований событий за короткий период
1941-1946 годов в Соединённых Штатах было проведено 9.
А ещё Перл-Харбор - одно из
самых зафотографированных сражений Второй Мировой войны. При
желании можно найти десятки фотографий «Линкорного ряда» и других
знаковых локаций со всех доступных ракурсов. На данном конкретном
фото — дредноут Вест-Вирджиния.
Совокупность обстоятельств, связанных с битвой, поспособствовала
возникновению довольно примечательного парадокса. Из поля зрения
общественности совершенно выпал тот принципиально важный факт, что
вся операция «Ударной группы» (или Кидо Бутай) Императорского флота
являлась вспомогательной,
обеспечивающей атакой, а не решающим ударом.
Результаты налётов палубной авиации, сколь бы ни были они
впечатляющи сами по себе, в контексте большой стратегии и японского
военного планирования имели значение и смысл прежде всего как
фактор, позволяющий реализовать иные замыслы.
Здесь необходима дополнительная оговорка. История войн знает
немало примеров того, как сражения, изначально мыслившиеся
второстепенными, приобретали новое качество, делались важными и
даже определяющими. Любой план, сталкиваясь с действительностью и
её непредсказуемыми перипетиями, в конечном итоге воплощается в
жизнь с определёнными лакунами, нюансами и коррективами. Больше
того, особенностью подлинно глубокого и качественного планирования
как раз и является гибкость, способность к эволюции. Реальность
всегда оказывается сильнее теории и умозрительного расчёта. В
лучшем случае полководец оперативно перестраивается сам, в худшем —
вынужденно следует за переменами. Далеко ходить за примерами нам не
нужно — можно вспомнить баталию, явившуюся по мнению многих
поворотным пунктом всё той же Второй мировой: Сталинградскую битву.
Изначально наступление группы армий «Б» к нижнему течению Волги
виделось не более чем сопутствующим атаке группы армий «А»,
предохраняющим фланг и тыл последней, пока она занимается
покорением Кубани и Кавказа. Постепенно и помимо воли командования
вермахта и ОКХ, соотношение между направлениями сделалось другим.
Однако в случае с Перл-Харбором чаши весов сдвинулись уже
постфактум, в сознании потомков. Непосредственно же события конца
1941 — первой половины 1942 годов на Тихом океане развивались
именно в том ключе, о котором было сказано выше. И Япония, и
коалиция её противников, действовали в рамках именно этой
парадигмы. Той, где Перл-Харбор скорее являлся условием,
позволяющим начать партию, нежели даже первым её ходом.