Он лежал в барокамере в едва ли не самой секретно-престижной клинике планеты в окружении врачей – представителей чужой нации, потоком воспоминаний цепляясь за жизнь и перелистывая ее, словно собственноручно написанную книгу, рассматривая кадр за кадром этот самолично снятый и смонтированный кинофильм, вглядываясь в детали своего существования, как в нарисованную им же картину, и не находя ни сюрпризов, ни шероховатостей, удивлялся собственному гению, мол, господи, как же я смог, как же я пронес через столько времени эту мечту, как прожил эту жизнь, что мне не стыдно ни за одно ее мгновение, а дождь, начавшийся с того дня, как он впал в забытье, все шел и шел.
Ни о какой смерти он и думать не думал, – какая смерть, черт побери, какая смерть, что есть смерть против меня, я сам есть смерть для кого хочешь. Смерть – для смертных, для таких, как я, ее нет и не может быть, она может прийти только по моему приказу, я вечен, как может жить мир без меня – мир есть потому, что есть я.
Он был уверен, что его спасут, как уже спасали множество раз, вытаскивая с того света, – и когда во время тронной речи грохнулся с трибуны, держась за сердце, и падая кричал: «Все нормально, нормально все, мать вашу, не надо меня держать!», а его все же удержали, не дав удариться лицом об острый край длиннющего стола президиума, оказывается, он кричал эти слова внутри себя и никто их не слышал, иначе разве кто-нибудь посмел бы ослушаться? И когда на похоронах самого высокопоставленного лица Страны он будто бы в отчаянной горести хотел броситься на гроб, но, споткнувшись, упал прямо в могилу, а могильщики, не удержав, от неожиданности уронили гроб, в котором одних орденов и медалей было на несколько сотен килограммов, прямо на него, пытавшегося все же вылезти из могилы. И когда в далеком, теперь уже никому неведомом детстве провалился под лед посреди реки. И даже когда добирался домой через горы, дезертировав из армии, и наткнулся на разбойников из своей деревни, которые без единого слова всадили в него восемнадцать пуль, чтобы он не смог их выдать. Он не только выжил, но и, выдав разбойников, получил первую свою награду за те восемнадцать всаженных в него пуль и работу в самой секретной конторе за смекалку, так как сумел представить собственное дезертирство как вылазку во вражеский тыл.