В 1930 году, вскоре после обсуждения бюджета в парламенте, неподалеку от вокзала Виктория можно было наблюдать восьмое чудо света: трое совершенно несхожих англичан одновременно разглядывали один и тот же городской памятник. Пришли они порознь и остановились поодаль друг от друга, на открытом юго-западном краю площади, чтобы неверный свет весенних сумерек не слепил им глаза. Одна из них была молодая женщина лет двадцати шести, другой – моложавый человек лет тридцати четырех, а третий – пожилой мужчина уже за пятьдесят. Молодая женщина – тоненькая, неглупая на вид – слегка откинула и склонила набок голову, на ее чуть приоткрытых губах играла улыбка. Мужчина помоложе плотно запахнул синее пальто и туго затянул на тонкой талии пояс, словно ему было зябко на весеннем ветру; лицо его со следами загара казалось бледным, а презрительная складка у рта странно не вязалась с выражением глаз: он смотрел на памятник с искренним волнением. Старший – высокий мужчина в коричневом костюме и коричневых замшевых туфлях – небрежно засунул руки в карманы брюк, и сквозь непроницаемое выражение его худого, обветренного, красивого лица проглядывала ирония.
А над ними, окруженная деревьями, высилась конная статуя маршала Фоша.
Человек помоложе вдруг произнес:
– Он наш спаситель!
На такое нарушение приличий по-разному отозвались двое других: англичанин постарше слегка приподнял брови и сделал шаг вперед, словно хотел разглядеть ноги лошади. Молодая женщина живо обернулась, и лицо ее выразило удивление:
– Вы не Уилфрид Дезерт?
Моложавый человек поклонился.
– Мы с вами встречались на свадьбе Флер Монт. Вы были у них шафером – первым шафером, которого я видела в жизни. Мне было тогда шестнадцать лет. Вы меня, конечно, не помните. Я – Динни, вернее говоря, Элизабет Черрел. Не хватило подружек, и меня взяли в последнюю минуту.
Лицо молодого человека просветлело.
– Я прекрасно помню ваши волосы.
– Все меня только по ним и запоминают.
– Неправда! Помню, я тогда подумал, что это вас, наверно, писал Боттичелли. Видно, вы и до сих пор ему позируете.
А Динни в это время думала: «Ну и глаза! Они меня и тогда поразили. Какие у него красивые глаза!»
Глаза эти были снова обращены на памятник.
– А он ведь и в самом деле наш спаситель, – сказал Дезерт.
– Ну да, вы ведь, кажется, там были?