Конец Пятого курса
В субботу днем Гермиона Грейнджер спокойно сидела на заднем
сиденье темно-зеленого "ягуара" своего отца, а мать рассказывала о
семейных событиях, произошедших после праздников. Дела
многочисленных родственников не имели для нее никакого значения до
того, как она отправилась в Школу чародейства и волшебства
Хогвартс, и Гермиона не понимала, почему они должны иметь значение
сейчас. Тем не менее, каждую поездку с вокзала домой ей приходилось
выслушивать болтовню матери о той или иной тете или двоюродной
сестре, хотя большинство из них за эти годы покинули Англию, уехав
в другие страны содружества. Оказавшись дома, Гермиона направилась
в свою комнату, намереваясь смыть с себя дорожную грязь и
переодеться для ежегодного праздничного ужина в местном
ресторане.
Проходя мимо комнаты дочери, Эмма Грейнджер услышала, что шум
душа прекратился. Намереваясь коротко поговорить перед уходом, она
слегка постучала в дверь и вошла в комнату, заняв место рядом с
нелепым насестом, который Гермиона настояла купить для белой совы,
носящей ей письма. Услышав открывшуюся дверь ванной, она обернулась
и увидела дочь, выходящую из ванной с полотенцем на голове.
– Мама, – спокойно сказала Гермиона, вернувшись в спальню. Годы
жизни с другими девушками в общежитии Гриффиндора лишили ее
излишней стыдливости.
Эмма была в шоке. Первое, что она отметила, было явно развитое
намного сильнее чем она ожидала, хотя еще не полностью созревшее,
тело дочери. Вторым был большой фиолетовый шрам, пересекающий грудь
дочери по диагонали от плеча к бедру.
– Гермиона Джин Грейнджер, что с тобой случилось? – взвизгнула
Эмма в полный голос.
К сожалению и всеобщему смущению, Дэн как раз закончил
переодеваться к ужину, когда его жена взвизгнула. Растерянный муж
вбежал в комнату с крикетной битой, которую держал в руке возле
прикроватной тумбочки. Оказавшись в комнате Гермионы, он огляделся,
пытаясь понять, что заставило жену закричать, и в глаза сразу
бросалось обнаженное тело дочери.
Сдавленное "что-о-о" ее отца привлекло внимание Гермионы к тому,
что она не одета. Она остановилась, даже не пытаясь прикрыться. Ей
было шестнадцать, скоро должно было исполниться семнадцать, и она
сражалась со взрослыми. Она не собиралась паниковать, как маленькая
девочка, только потому, что какой-то мужчина посмотрел на нее. Ради
Мерлина, он менял ей подгузники. Она собрала ранее неизвестные
резервы уверенности в себе.
