Как только бабушка приезжала к нам, сразу же и наступала весна. Она утверждала, что эту весну в чемодане возит.
– Вон он какой у меня.
Я пялился на рыжий чемодан с разными наклейками на ненашем языке и переспрашивал:
– Какой?
– Внушительный. Туда вся моя жизнь помещается. Не то что весна.
И правда, чемодан нам казался бездонным. Кроме (как называла бабушка) «шаблов», там лежала в теплых шалях алюминиевая кружка, штук пять новеньких рыбацких колокольчиков, стекло от керосиновой лампы, завернутое в слои желтой грубой бумаги, три или четыре карабина для альпинистских снаряжений, моток самой веревки с сердечником… В картонной коробке ждали спокойной воды убийственной красоты поплавки, которые даже в руках держать было немыслимо, словно это перья какой-нибудь диковинной птицы. В целлофане – свинцовые грузила, отлитые, как гирьки, резинки для донок, узенькие дощечки с намотанной леской, пассатижи.
– А пассатижи-то для чего? – интересовался отец мой (а для неё младший сын), глядя, как она наводит в малиновой изнанке «шик».
– Сгодятся, – уклончиво отвечала бабушка. – Вот, к примеру, еду я раз в поезде, а там парочка распутная заперлась в туалете, чо уж они там делали? Никакого пространства, антисанитария одна. А потом выйти не могут, голосят… Проводница подошла, ключом своим рогатым – тыр-пыр. Шиш! Не поддается замок. А тут я как тут со своими пассатижами, чуток ущипнула, провернула – шварк, и открылося.
Всё это добро бабушка закупала, принимала в дар, путешествуя зимой по детям и прочей родне, готовясь к летнему рыболовному сезону.
Иногда мы вместе ходили с ней в магазин «Рыболов-охотник». Что-то докупить, взять впрок. Она шныряла, лихо лавировала средь плечистых мужиков рыболовов и охотников. Продавцы сперва относились к ней с некоторой издевкой.
– Есть тройник однерка, милок?
– Тебе, бабуль, зачем?
– На сома, – простодушно говорила она. – Прошлый год взяла одного, ростом чуть поболе тебя. И что характерно – прям за мужской причиндал взяла, да, позуправ те говорю.
Или повертит в руках спиннинг и скажет:
– Хороша вещь.
Нюхнет и удивится:
– Вишневый.
