Это настолько давний, настолько избитый прием, что прибегать к нему без крайней на то надобности по меньшей мере не гоже. Примеров тому не счесть. К автору вдруг попадает чья-то рукопись, и он, автор, всего лишь предлагает читателю это «случайно» обретенное им чужое творение. Чаще всего – когда речь ведется о событиях, участником или свидетелем которых автор по разным причинам быть не мог. Очень выгодная, кстати, позиция: и сюжет, и мастерство изложения к автору будто бы прямого отношения не имеют, за все просчеты и ляпы ответственности он не несет.
Сейчас этим грешу я – пользуюсь дневником тринадцатилетнего мальчишки, завел он его почти четверть века назад. Могу даже сказать точно: в 1991 году. Но разница, причем очень существенная, в том, что мальчишка этот – я сам. Это мой дневник. Одна из нескольких «общих» тетрадок, которые, уверен я был, давно уже не существуют. Эта же каким-то чудом уцелела, наткнулся я на нее, роясь в поисках затерявшейся папки в старом чемодане, где хранился годами копившийся бумажный хлам. Во всяком случае, не помню, чтобы я (а кроме меня больше некому) клал ее туда. И где тогда остальные тетрадки?
Дневник этот читал я с не ослабевавшим интересом. Любопытны мне былине только сочиненные мною когда-то стихи, перемежавшие страницы дневника, но и подзабывшиеся уже реалии того времени: больничные многоразовые шприцы и капельницы, например, или те прежние цены, как вообще жили мы, чем дорожили. То переломное, раздрайное время, когда вечерами вся страна зачарованно приникала к телеэкранам, когда внимать каждому слову программы «Время» сродни было чуть ли не религиозному обряду, а «Комсомольская правда» была когда-то любимой газетой.
И эти странные, мистические совпадения. Мне сейчас столько же лет, сколько было тогда моему отцу. И у меня тоже теперь сын и дочь того же примерно возраста, как тогда у меня и у сестренки. Читал, вспоминал, дивился самому себе тринадцатилетнему, порой не верилось, что все именно так со мной происходило, что мог я так думать, так поступать. То досадовал на него (себя), то сопереживал, сочувствовал. А потом решил, что неплохо бы опубликовать этот его-мой дневник. Что почитать это нынешним его-моим сверстникам было бы интересно, да и полезно, думаю, тоже.
