Мы заканчиваем ремонт. Страшная вещь, которую, как макароны, накрутили себе на шею. Стихийное бедствие, форс-мажорное обстоятельство – вот, что такое ремонт. Мы – это, конечно, громко сказано, поскольку моя миссия заключалась только в бесконечной уборке и покраске некоторых дверей и плинтусов белой краской.
Вчера я покрасила последний плинтус, лежа на полу, перевернулась на спину, полежала лицом вверх, подумала о скоротечности жизни… и увидела окна. Окна были не просто грязные, их еще заляпали чем-то, когда ставили новую крышу. Ремонт и начался с того, что в сентябре после первых дождей, обнаружили, что крыша прохудилась.
Стало ясно, что нужно звонить cleaning ladies – уборщицам, по-нашему. Здесь это такие леди, которые иногда весьма дорого себя оценивают. Есть и джентльмены, которые приходят со своей лестницей и моют окна на втором этаже. Они молча важно ставят лестницу с внешней стороны дома и священнодействуют.
Дальше события развивались стремительно. Набирая номер cleaning ladies, я от усталости, видимо, ткнула первые цифры не 90, а 91. Совсем не понимаю, как это получилось. Телефон стал издавать какое-то странное инопланетное попискивание, и тут же я услышала службу спасения 911, вернее строгую женщину – диспетчера. Извинившись, я хотела положить трубку, но диспетчер приказала:
– Миссис такая-то! Не вешайте трубку!
– Откуда вы знаете мою фамилию? А, ну да. Простите, я ошиблась.
– Не вешайте трубку! Полиция выезжает к вам.
– Но у нас все в порядке, ничего не нужно. Спасибо!
– Вы позвонили, и мы обязаны отреагировать!
– Я просто неправильно начала набирать номер…
– Кто сейчас с вами дома?
– Муж и дочь… Спасибо, я не хотела. Не надо полиции!
– Оставайтесь на линии! Наряд выслан. На вас нападают?
– Нет!
– Вы позвонили, я обязана это спросить. К вам выехали.
– Ma’am… (я, безнадежно-тоскливо-вопросительно делаю последнюю попытку).
– Ma’am! (она, тоном, при котором возражения невозможны).
Она отключается, и через несколько секунд раздается звонок из 911.
– Я проверила, на месте ли вы. Сейчас приедет полиция. – говорит она.
– Я же просила! Я же объясняла! – продолжаю я обреченное нытье.
