ВМЕСТО ПРОЛОГА:
СМЕРТЬ НА РАССВЕТЕ
…Еще не было семи утра, когда я в некоторой нерешительности переминался на третьем этаже дома № 4 по улице Пархоменко, перед небезызвестной мне квартирой № 56.
Меня и так бил мандраж от предстоящего сейчас убийства беспомощной старухи, задуманного мною накануне, а тут еще несносно гудела голова, глаза хотели выскочить из орбит от невесть откуда взявшейся черепной тесноты, а во рту было ощущение, будто я только что до отвала наелся железных опилок. Так много, как вчера, мне – как говорится, спортсмену и комсомольцу – глушить спиртное еще не приходилось.
Я положил дрожащую – то ли с похмелья, то ли от нервного напряжения – руку поверх пиджака и еще раз нащупал во внутреннем его кармане лежащий там в кожаном чехольчике атаме – ритуальный кинжал, который я когда-то «позаимствовал» из заброшенного склепа на Клещихинском кладбище. Наконец, отторгнув последние сомнения и отбросив остатки нерешительности, я твердо нажал на кнопку звонка. В ответ – тишина. Скорее машинально, нежели ожидая результата, я толкнул дверь, и она легко отворилась, предательски заскрипев изношенными шарнирами и оцарапав этими звуками мою спину. Однако, никто не отозвался, никто не вышел мне навстречу. Впрочем, это было объяснимо: старуха страдала глухотой.
Войдя внутрь, я огляделся. Хотя на улице солнце еще не взошло, но зарево восхода делало квартиру уже достаточно светлой, и с моего места была видна часть кухни, ванная и комнатка, где я когда-то встречался с Катрин – дверь в нее была распахнута настежь. Я осторожно, по кошачьи ступая, обошел все эти помещения, чтобы убедиться, что в них нет кого-либо из посторонних. После чего прошел за занавеску в полутемный коридор, ведущий в комнату старухи: заваленный всяким хламом, пахнущий мышами и пылью. Уже там извлек из чехла атаме и взял его за костяную рукоятку, спрятав лезвие в правом рукаве пиджака.
Осталось перейти Рубикон: сделать последний шаг, войти в комнату старой ведьмы и нанести смертельный удар кинжалом в сердце. Делать это надо было быстро и решительно – от невиданного душевного напряжения у меня стало мутиться в голове и деревенели руки. Тряхнув головой и вдохнув побольше воздуха, я стремительно ворвался в комнату – будто бросился с горы в пропасть – и остановился, как вкопанный, обескураженный представшей передо мной картиной.
