У Юрая оборвались ручки. О, эти чертовы сумки-пакеты! О, эта чертова свиная тушенка из Китая! О, эти чертовы передачи бедным из провинции! Говорил же, говорил же…
Пока перехватывал пакет носовым платком ниже ручек, чувствуя себя согнутым идиотом, – все и началось. Во всяком случае, для него начало именно тут, с ощущения идиотии и голоса из окна поезда.
– А я думаю, что это за тип с банками? А это ты. К маме? В гости?
«О, господи, – подумал Юрай, – завтра в Горловске все будут знать, как у меня лопнули ручки забубенного пакета, а значит, не разжился я, Юрай, за всю московскую жизнь приличной сумкой хотя бы из кожзаменителя, не говоря уже о чем-то натуральном».
Дело в том, что высунувшаяся из окна вагона Рита Емельянова с младых ногтей обладала гнусным качеством – рассказывать о людях разнообразные обидные мелочи: о лопнувших на интимном месте колготках у М., о капле под носом, которая набухла во время контрольной у Н. и которую тому пришлось словить уже в процессе падения, о треснутой чашке с потемневшими стенками, из которой пьет чай учитель, о чьих-то вросших ногтях, о днях менструации и так далее.
И каждый раз подробно и с удивительным равнодушием. Что было еще обидней, между прочим. «Дайкнижкуутебяглазазакисли». Без эмоций и запятых.
Самое главное – все в школе это сносили. В этом покорном принятии, в сущности, беззлобного, скорее, глупого хамства все были едины – и смельчаки, и трусы, и уборщицы, и учителя. Все сносили, и все стыдились самих себя. И дурочку Риту – нет, чтобы пару раз одернуть, – за собственный грех попустительства временами так ненавидели, как она того и не заслуживала. Юрай понял это еще в школе и был, честно сказать, ошеломлен странным человеческим свойством – любить в чужом свое хорошее, а ненавидеть в нем же собственную гадость. Поэтому Риту он всегда защищал от нападок и от эдакого благородства был даже пару месяцев в нее влюблен – между ноябрьскими и зимними каникулами.
«Получается, – подумал Юрай, – что сейчас, через столько лет, она не шибко изменилась. Чепуха это – меняющийся человек. Не успеть за жизнью».
– Сейчас закину барахло, – сказал он ей, – и приду к тебе. Это какой вагон?
– Третий, – ответила Рита. – У тебя такие круги под мышками… Какая у тебя мощная секреция.
«Ну, мать… – даже обрадовался Юрай. – Совсем такая же!» Почему-то поднялось настроение, порушенное тяжелыми банками. Он едет домой! Он едет в детство, юность, где есть Юрай-умник, Юрай-зазнайка, Юрай-эгоист, но, в общем, свой в доску парень, за которым, тем не менее, последнее слово. «Ай да я, ай да гусь», – чему-то обрадовался Юрай.
