Роковой день
Деревянный православный крест на могилке, поросшей высокой травой, на кресте фотография мальчика лет двенадцати, выполненная на керамике. Пригородное кладбище в раннее осеннее утро рабочего дня пустовало. Над этой пустотой неслось отвратное карканье ворон, будто изрыгалось из пожелтевших ветвей деревьев. На заросшей могиле – газета, бутерброд с ливерной колбасой, початая бутылка водки и пластиковый стаканчик. Женщина в длинном неопрятном плаще пришла помянуть сына. Слезы на глазах, черная косынка и пересохшие губы, произносившие только одно слово: «Сашенька». Голос хрипел. На вид ей не исполнилось и сорока, но опухшее лицо, мешки под глазами и измученный взгляд выдавали ее образ жизни. Когда-то она была красивой. Об этом напоминали благородные черты лица, большие карие глаза, черные брови вразлет, непокорная прядь волос, теперь уже седых. Стоптанные туфли, дырявые в нескольких местах колготки, словно их моль погрызла, этот кошмарный жеваный плащ… Но за бомжиху ее трудно принять – какая-то особая стать, осанка, посадка головы, гордый взгляд. Она все еще знала себе цену, хотя жизнь давно произвела переоценку и сбросила ее с пьедестала, где раньше было ее место.
Женщина налила водки в стакан и выпила не закусывая. Скрутила пробку из газеты, заткнула ею бутылку, сунула посудину в карман балахона, перекрестилась и ушла.
За воротами кладбища стояла небольшая церквушка. Женщина зашла в нее, наскребла мелочи, купила свечку и, поставив ее перед иконой, долго молилась. За ее спиной послышался тихий голос:
– Мама.
Она вздрогнула, но даже не оглянулась, подумала галлюцинации. Даже в церкви нет покоя.
Голос вновь повторил:
– Мама.
Женщина закрыла глаза, у нее защемило сердце. Она знала, в церкви никого нет кроме дремлющей старушки, торгующей свечами и картонными иконками. Трясущейся рукой достала бутылку из кармана, выдернула газетную пробку и сделала несколько глотков прямо из горлышка. Страшный грех, но всех ее грехов все равно не отмолишь. Гореть ей в аду, если он существует. Рая на земле она так и не нашла, зачем же мечтать о небесах.
– Мама!
Голос прозвучал отчетливо. Женщина резко обернулась. За ее спиной стояла девушка лет двадцати. Темненькая, миловидная, опрятная и тоже в черной косынке.
– Тебе места мало? Встань у другой иконы и зови свою мать.
