В аэропорту Штутгарта прибытие всех рейсов задерживалось от пятнадцати минут до часа. Москва, Цюрих, Вена, Лондон… В итоге на выдаче багажа все пассажиры смешались и выталкивались к встречающим через две двери беспорядочными сгустками или поодиночке.
В один момент обе двери автоматически раздвинулись, и в них одновременно появились два человека. Они были совершенно одинаковыми: плотное телосложение, квадратная голова, рыжий ёжик, тяжелые очки. Возраст – примерно тридцать. Одеты в одинаковые темно-зеленые куртки и коричневые брюки. В левой руке они держали одинаковые кейсы.
Было лишь одно существенное отличие: один был на голову ниже другого, уменьшенная копия. Но точнейшая.
Оба пошли к выходу из аэропорта. Я посмотрел им вслед – одинаковой походкой они удалялись в разные стороны, даже не посмотрев друг на друга. Чтобы уже никогда в этой жизни не соприкоснуться.
Из детства: английский язык, «Сайгон»…
Ехал остановку по Владимирскому до Невского, пересаживался на 5-й или 7-й троллейбусы, ехал до Дворцовой площади. Дальше шел пешком по набережной до Дома ученых, на занятия английским.
Заниматься начал классе в третьем, еще до того, как иностранный язык пошел в школьной программе (тогда – с пятого класса).
Занятия вела Эмилия Федоровна Калаушина. Сын ее был довольно известным ленинградским художником, дочь – театральным режиссером, а муж – ученым, и потому жили они неподалеку, на Халтурина, в известном доме Академии наук.
Как-то раз мы проводили там репетицию, так как учебный год всегда заканчивался постановкой отрывка из английской классики, скажем, «Джейн Эйр». Дочь помогала ставить как режиссёр.
Другой такой квартиры повидать не довелось. По периметру большой комнаты шел встроенный двухэтажный стеллаж красного дерева. В одной стене – ниша с огромным зеркалом и полукруглым диванчиком. А поверху, сплошной лентой, – акварели в рамках, подлинники, в том числе Куинджи. Когда учился уже в седьмом классе, на углу Невского и Владимирского открылась безымянная кафешка, позже ставшая знаменитым «Сайгоном». И повадился я туда на пересадке заглядывать. Хотелось чего-нибудь сладенького – например, «языка» из слоёного теста, посыпанного сахарным песком.
Народ там бывал самый обычный – зайдут, выпьют кофе и уйдут. Но уже начали кучковаться и некие богемные личности. Среди которых, не побоюсь дурных слов, встречались и козлы поганые, причем весьма приставучие. Побаивался их. Клянчили у школьника мелочь – со скрытой угрозой, естественно. Позже бывал там не раз, но первые впечатления остались самыми сильными. А воспоминаниями о более поздних временах «Сайгона» не отметились лишь самые ленивые.
