В пятницу вечером после допроса Пафнутьев не вернулся домой – вместе с Андреем уехал в его деревенскую берлогу, где когда-то познакомились они при столь печальных обстоятельствах. Наутро они отправились за грибами, набрали столько белых, что не смогли все зажарить на громадной сковородке, а отдохнув, пошли на вечернюю зорьку половить рыбку. Клевал в основном окунь, но какой-то необыкновенно крупный. Килограммовые рыбины прекрасно клевали в тот тихий неспешный вечер. Так и получилось, что на ужин у них была свежая рыба, а поскольку Пафнутьев предусмотрительно захватил с собой бутылку водки, то пир удался на славу. Андрей, правда, не пил, но не возражал против легкого пафнутьевского загула. Со стороны могло показаться странным их общение – оба молчали. Им и не было надобности говорить. У людей вообще нечасто бывает потребность в разговорчивости, чаще это идет от суетности или боязни замолчать, так тоже бывает. Пафнутьев и Андрей молчания не опасались, поскольку не было между ними ничего невнятного, смутного. Отношения были ясными, понятными обоим.
– Надо было Вику с собой захватить, – обронил как-то Пафнутьев, когда его поплавок слишком уж долго оставался неподвижным на красноватой закатной глади реки. Из этого замечания можно было заключить, что мысли его бродили весьма далеко от речушки, в которой водились громадные, красновато-полосатые окуни.
– Да, – неопределенно протянул Андрей, неотрывно глядя на свой поплавок.
– Давно ее видел?
– Порядком... Звонила недавно, рассказала про лифтовую историю...
– Бедный Амон, – вздохнул Пафнутьев.
На этом разговор закончился, поскольку у Пафнутьева поплавок резко пошел в глубину, и, поддернув удочку, он выволок на берег прекрасного окуня, который сверкал на солнце, искрился, и во все стороны от него разлетались брызги.
В понедельник оба проснулись рано, сходили на речку, окунулись в уже холодной реке и вернулись в дом свежими, бодрыми, готовыми к действиям. Осенняя вода привела их в состояние радостного возбуждения. Потом Андрей за сорок минут доставил Пафнутьева к прокуратуре. Твердой, подчеркнуто четкой походкой Пафнутьев прошествовал по коридору, открыл дверь, широко перешагнул порог своего кабинета и как раз поспел к телефонному звонку. Видимо, Анцыферов был уже у себя и наблюдал за Пафнутьевым из окна.
