Я впервые столкнулся с необходимостью писать сочинение по стихотворению, будучи школьником. Это было произведение М. Ю. Лермонтова о том, как «на севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна, и дремлет, качаясь, и снегом сыпучим одета как ризой она». Что, дескать, вы чувствуете, дети, в связи с этим текстом? Возможно, это был первый мой опыт крайней растерянности от непонимания формата и неестественности самой ситуации. Я долго грыз ручку, вглядываясь в пустой листок, и от отчаяния вдруг разразился малосвязным, но очень эмоциональным текстом, который начинался со слов «когда я прочитал это стихотворение, моё сердце ёкнуло и ушло в подсознание», а ближе к концу становился уже совершенной глоссолалией. Не помня себя, но в восторге и в полной уверенности, что правильные формат и интонация найдены, я исписал полторы страницы и сдал их учителю. Не сработало: исчеркали всё красным и оценили на три с минусом.
Прошло тридцать лет, и мало что изменилось – я до сих пор не знаю, как писать о чужих стихах. Впрочем, как говорил однажды художник Ю. М. Гордон, самое интересное начинается после пересечения границ профессиональной компетенции. Писать это предисловие ex nihilo, то есть в режиме монолога, мне было трудно, поэтому я собрал его из заметок и комментариев в Фейсбуке – то есть там, где большинство читательской аудитории Сваровского встречается с его новыми текстами. Я предположил, что мой текст должен стать результатом погружения в ту же языковую среду, которая во многом породила эту книгу. Холодное наблюдение и анализ тут контрпродуктивны; нечестно стоять на берегу в позе исследователя и, радуясь тому, что не промочил ног, наблюдать за тем, как поднимаются из глубин вещие «угорь по имени Игорь, окунь по имени Глеб и кальмар Олег». Нужно нырять.
Здесь следует говорить об особых характеристиках Фейсбука как поля речевой активности (и неважно, что через несколько лет никакого Фейсбука может, например, не быть, а стихи Сваровского останутся и получат новый контекст). Поле это значительно гомогенизировано в сравнении даже с опустевшим к настоящему времени «Живым Журналом». В последнем ещё возможны были разные режимы говорения: с одной стороны, «профанный» – дневниковые записи, лёгкая болтовня и пр., – с другой стороны, «сакральный», когда как бы торжественно взгромождаешься на возвышение и изменившимся голосом декламируешь стихотворное произведение. Многие снабжали такую публикацию особым стыдливым тегом: «
