Проснётся день красы моей,
Зарёй украшен свет.
Я вижу горы – небеса.
А Родины здесь нет.
Заноет сердце, загрустит.
Не быть, не жить мне в том…
Не быть, не жить мне в том краю,
В котором зарождён.
А быть и жить мне в том краю,
В котором осуждён…
Отцовский двор спокинул я,
Травой он зарощён.
Травой густою, муравой,
Да горьким-горьким полыном
Родной двор зарощён.
Народная казачья песня
За что судили тех, у кого не было улик?
За их отсутствие.
Мих. Генин
В пятницу семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто пятого года померла моя мама. Пелагея Михайловна Санжаровская.
В девичестве Долженкова.
На похоронах меня поразили своей поэтичностью причитания её родной сестры Нюры.
Тётя обещала списать на бумажку свои слова. Да не списала.
И тогда я сам поехал к тёте Нюре Кравцовой за Воронеж, в степной, в сомлелый на солнцепёке городишко Калач.
А рядом, в минутах каких езды на автобусе, Новая Криуша. Отцово родовое гнездо. Столица нашей семьи.
Полсела – Санжаровские!
Чудно как-то…
Я похож на них, они похожи на меня. Доброта тоскует в лицах…
Я писал роман «Поленька». Всё рвался хоть разок съездить в Новую Криушу. Да мама отговаривала.
И только в Криуше я понял, почему она это делала.
Мой дед по отцу Андрей Дмитриевич, упрямистый казачара, в десятом колене выскочивший из вольных казачьих кровей, не вписался в «Красную дурь», как навеличивали криушане свой колхоз «Красная заря».
– Не пойду и всё. Ну хочь режьте!
Его не стали резать. Объявили кулаком.
На «суде» тройки только спросили:
– Богу веруешь?
– Да.
– Хорошо. Три года тебе. Иди.
И весь минутный «суд».
Отсидел дед три года в уральском концлагере.
Вернулся.
Сызнова в Криуше клинки подбивают:
– Не пойдёшь в колхоз снова? Иля не одумался?
– Утвердился! Невжель я мешком прибитый?
Теперь репрессировали всех наших.
И уже целые семьи и деда, и отца ночью вытолкали с родной воронежской сторонки за Полярный круг. На лесоработы.
А деду настукивал седьмой десяток.
А у отца с матерью было двое маленьких сынов. Митя и Гриша.
За чем все они полмесяца тащились в Заполярье? «За туманом? За запахом тайги»?
Всё родовое наше гнездо в Новой Криуше разорили «неутомимые борцы за всенародное счастье на века».
Кого на север, кого на Дальний Восток, кого в Сибирь выжали. Все-е-ех «осчастливили».
Кулачьё же!
А у деда, у отца не было тёплых одеял. Укрывались самодельными дерюжками. Никаких работников не держали.
