«Все мы шизики, – подумал Гришин, – раздвоенность в нас перманента и только мгновения счастья дарят нашим душам равновесие… Но это мы осознаем лишь потом, когда мгновения уже исчезли из нашей жизни навсегда…»
Возникшая мысль не удивила Гришина, не показалась ему новой или неожиданной, и в стареющей памяти, как на скале, в закатных отблесках, подобно петроглифу, высеченному прошлой жизнью, возникало слово, и он почти машинально набрал его на клавиатуре.
Результаты поиска замерцали на мониторе компьютера. Их оказалось достаточно для кропотливого изучения, но Гришин не стал этого делать и выбрал лишь гуголовскую ссылку на фотоснимок из космоса.
Он разобрался со ссылкой и стал разглядывать фотографию местности, изменяя масштаб, и быстро убедился, что нашёл именно тот посёлок, какой искал. Память не подвела его – он узнал на снимке центр посёлка и главную дорогу, его пересекающую; увидел дом, в котором когда-то жил, рассмотрел улицы и переулки, по которым хаживал не один месяц.
Вот только улица, уходящая от главной дороги к реке, и прибрежная часть посёлка плохо различались на снимке. Они казались размытыми, как будто скрывались под облачной пеленой.
Гришин закрыл глаза, пытаясь вспомнить минувшее, и чуть ли не физически ощутил, как идёт по этой улице, ступая по пружинистой, дощатой мостовой, и жадно вдыхает сырой и тревожащий запах весенний реки… А открыв глаза, увидел перед собой, на мониторе, только неясные пятна на самой интересной для него части фотоснимка из космоса. И размазанная картинка, как посчитал Гришин, получилась из-за влияния атмосферы, а не по чьей-то злой воле.
Но он всё равно огорчился и тихо выругался от досады – ему не удалось увидеть из космоса улицу, по которой он, в уже далёкой от него прошлой жизни, ходил к любимой девушке с таким коротким и чудным именем Ия…
– Ах, Жека, Жека… Господин, Зотов! – произнёс он так, как будто обращался не к самому себе, а к незримому собеседнику из того прошлого. – Вам никогда не забыть это короткое, чудное имя…
Гришин вышел на балкон, закурил и огляделся. Вокруг царила глубокая, тёмная ночь и лишь на небесной фиолетовой сковороде аппетитно сияла поджаристым блином полная Луна. Она висела обманчиво рядом, поэтому так хотелось дотянуться до соблазнительного блина и отщипнуть кусочек на пробу, но за перилами чернела бездна и, глядя в неё, к нему быстро возвращалось чувство реальности.
