Маргарита Альбертовна Лаппа
(она же – Рита, она же – Марго).
Феминистка. 170 см, 32 года.
Бывший следователь следственного управления РУВД.
Волевая, целеустремленная.
Считает, что женщины способны на большее, чем мужчины.
Водит машину, стреляет, прыгает с парашютом.
Играет на гитаре.
Имеет затянувшийся, вялотекущий роман с опером угро.
Дружит с Пчелкиной. Редактор журнала. Не замужем.
Девиз: «То, что женщине хорошо, мужчине – смерть».
– Дай пять!
Хриплый голос донесся откуда-то сбоку, от темных, раздавленных февральским снегом-дождем кустов спиреи. Весной, в конце мая, они покроются веселыми розовыми свечками соцветий, пушистыми и душистыми, как сахарная вата на палочках от горластых цыганок у метро из детства. Сейчас же спирея неряшливо топорщилась хлипкими голыми ветками, слезилась крупными холодными каплями; в общем, до весны было далеко.
Я прищурилась (утренняя мгла не способствовала остроте зрения): возле кустов шевелилось что-то низкое и темное.
– Дай… пять! – настойчиво прошипел тот же голос. Это он меня, что ли, просит? Чего – «пять»? Пять – чего?
Я неуверенно шагнула с тропинки.
– Дай… ик… на счастье лап-пу мне!..
У меня противно засосало под ложечкой. Нечто подобное испытываешь, когда изредка, дабы пустить пыль в глаза министерскому начальству, из личного состава нашего ГУВД собирают команду и заставляют (нет, просят, конечно) показательно прыгнуть с парашютом. Лично у меня за спиной уже семнадцать прыжков, мне, как считают многие в нашем следственном управлении, все до фени, поэтому я вечно оказываюсь в списках парашютистов. Мне всегда стыдно признаться в том, что внутренности сводит противной судорогой когда подходишь к открытому люку самолета, а внизу – далекая земля. Поэтому я прыгаю. Мне так легче.
Вот и на этот раз у меня точно так же вдруг подвело живот. Рука инстинктивно потянулась к кобуре.
– Дай лап-пу… на счастье – лап-пу!..
– Лежать! Руки!..
Я пулей выскочила из кустов. ПМ в этот день у меня с собой не было, но я вытянула вперед руку, точь-в-точь как в американских боевиках.
В двух метрах от кустов взору открылась живописная картина. Зачумленный бомж, пережевывая часть надкушенной сосиски чуть ли не единственным на весь рот зубом, вторую часть пытался засунуть в пасть похожему на него же щенку-бомжу. Но стоило голодному кутенку броситься навстречу лакомому кусочку, мужик отдергивал руку и, изрядно икая, требовал, выставив вперед грязную растопыренную пятерню:
