Осень в Колымском краю – совсем не то же самое, что в европейской части России. Здесь в это время года нет ни дождей, ни листопадов – на землю давно и прочно лег снег, а температура воздуха не поднимается выше минус двадцати.
Да и это только в самом начале сентября, а дальше отличить колымскую осень от зимы и вовсе нельзя. Неяркое солнце почти не греет. Оно кажется совсем маленьким и далеким, на него можно спокойно смотреть не прищуриваясь, и даже не верится, что этот же маленький шарик светит над тропиками, над экватором. Мир становится монохромным, в тундре царствует белый цвет, цвет покрывшего все снега. Ни звука, ни движения. Только иногда со стороны виднеющихся на горизонте сопок налетает короткий порыв холодного северного ветра. Он поднимает в воздух мелкую снежную пыль, несет колючее облако над тундрой и, неожиданно выбившись из сил, снова роняет. И опять все тихо, неподвижно и неизменно. Жизнь в тундре на это время замирает и прячется. До того времени, когда короткая весна и лето растопят снег и сделают тундру пригодной для жизни, остается десять долгих месяцев, прожить которые очень непросто.
Но есть все же одно исключение из этого правила. И это исключение – человек, вторгшийся в жизнь сурового дикого края. В паре километров от заснеженных сопок, посреди белой равнины, виднелось несколько темных пятен. Это был лагерь. Один из многих лагерей, расположенных в Магаданской области, ничем на первый взгляд не примечательный. Судя по архаического вида вышкам для часовых, стоявшим по углам обтянутого колючей проволокой высокого забора, лагерь был довольно старым, может быть, помнившим времена наркомов – Берии или даже Ежова. Это тоже было совершенно нормально, с тех пор новых лагерей на Колыме не строили и тех, что есть, было вполне достаточно, большую часть даже закрывать пришлось.
Над лагерем поднималось несколько столбов густого черного дыма, быстро растворяющегося в сером небе. В стылом воздухе раздавался хриплый лай овчарок и невнятные окрики конвоиров, гнавших зэков на утренний развод.
– Пошевеливайся! – рявкнул здоровенный детина в новеньком тулупе, поддавая кулаком между лопатками отставшему от своей колонны зэку. Тот бросил на конвоира злобный взгляд, но ускорил шаги. Конвоир явно был новеньким и поэтому особенно рьяным, не успевшим, видимо, еще осознать, что практически он находится с зэками в одних и тех же условиях – север есть север, а лагерь есть лагерь. Разница только в том, что зэки знают, за что они здесь, а ему просто так уж повезло.
