Побег из ада

Смуглый бородатый человек с гладко выбритым костистым черепом подошел вплотную к высокому светловолосому парню с разбитым в кровь лицом и вывернутыми за спину руками и спросил:

– Путынцев твая фамилия, мнэ сказалы? Пачты Путын, да?

Тот что-то ответил, однако его слова были заглушены почти добродушным – с оттенком иронии – рокотом бородатого:

– Нэ оправдывайся, малчик. Твою гребаную Россию вэсь мир дрючить собрался. Ми только пэрвая ласточка. А дальше будэт веселей. Думаешь, замкнете кольцо вокруг Грозного, и все – кончилось теплое лэто, да? Так у вас говорится, малчик?

Светловолосый парень медленно поднял голову и посмотрел налившимися кровью глазами в ухмыляющееся бородатое лицо. В глазах и всем облике русского не было ни страха, ни кошмарного, раздирающего мозг предчувствия чего-то неотвратимого и еще более ужасного, чем сама смерть.

Такие лица, как у этого пленного солдата, вероятно, были у мучеников в подвалах инквизиции.

Русский мальчик был слишком измучен, выжат и опустошен, его тело слишком онемело и как будто остыло от сгребшей его когтистыми лапами боли, чтобы еще и бояться. Из этого тела – капля за каплей – уходила жизнь.

Очень больно. Но уже не страшно. На любого человека может лавиной хлынуть всепоглощающее ощущение страха, а потом ужас перегорает и издыхает синеватым дымком, как умирающие под колким ночным дождем угли осеннего костра. Это когда после десятой рюмки одиннадцатая идет как вода и человек падает под стол – только не до утра. Навсегда.

И уже все равно.

То же самое было и с Сашей Путинцевым. Можно сказать, что он уже умер, и только душа продолжала сопротивляться и поддерживала в теле последнюю искорку жизни.

– Вашу Россию собрался дрючить весь мир, – повторил чернобородый, и деланное добродушие прорвалось в его голосе хриплой клокочущей злобой, как невинный на первый взгляд гнойник прорывается желто-зеленым и словно разбухающим на глазах гноем. Противно. Но еще противнее тот гной, что назревает в прогорклой и слепой от жестокости душе. – Ты думаешь, что вам памогут Штаты… пришлют сюда своих мыротворцев?

Слова чернобородого падали тяжело и неумолимо точно, словно раз за разом били в одну и ту же измочаленную, выцветшую мишень. Но все равно – совершенно зря он тратил свое красноречие: Саша уже ни на что не реагировал.