Несмотря на то, что императрица пришла к полному примирению со своим любимцем, и впредь тот выступал откровенным противником Лестока, последний, тем не менее, удержал за собой влияние на Елизавету и, как он сам при всяком удобном случае заявлял, был в нем абсолютно уверен; и не потому, надо сказать, что прекрасная женщина, которую он возвел на трон, ежедневно его в этом заверяла, а потому, что он очень хорошо понимал, что она, пока он жив, никогда не решится доверить себя другому врачу и прежде всего не доверит кому-то другому пускать себе кровь.
До сих пор маленький энергичный француз по-прежнему добивался от нее всего, и это лишало его противников возможности отвоевать для себя хотя бы самый скромный плацдарм. Бестужев, ненавидевший прусского короля и усматривавший единственную выгоду России только в альянсе с Голландией, Англией и Австрией, тщетно пытался склонить императрицу к своей точке зрения. Лесток, состоявший на французском денежном содержании, всякий раз решительно перечеркивал любые его политические интриги как в отношении Шведской, так и в отношении Силезской войн[1], последняя как раз разгорелась между Фридрихом Великим и Марией-Терезией.
И в то время, когда министрам нередко приходилось ждать целую неделю, чтобы в итоге удостоиться пятнадцатиминутной аудиенции у царицы, та ежедневно по многу часов проводила в обществе Лестока, что значительно облегчало ему возможность расстраивать все планы Бестужева и других противников.
Борьба партий стала гораздо ожесточеннее к тому времени, когда в марте тысяча семьсот сорок второго года царица в сопровождении принца Голштейнского и всего двора отправилась в Первопрестольную, где должна была состояться ее торжественная коронация. То, в какой форме политические интриги инсценировались при дворе прекрасной шахини, нередко приобретало характер бурлескного комизма. За время путешествия Бестужеву и Шувалову удалось-таки настроить императрицу против Пруссии. Однако вскоре после прибытия в слободу, где располагалась ее резиденция, на их беду у царицы случились жестокие колики. Тут снова на первом месте оказался Лесток, «милый добрый Лесток», и уже через несколько дней он действительно сумел организовать маркизу де ля Шетарди тайную аудиенцию в спальных покоях монархини. Когда же по выздоровлении к ней впервые допустили министров, и Бестужев, уверенный в своей полной победе над влиянием Швеции и Пруссии, начал было опять крутить свою антифранцузскую шарманку, он был перебит Елизаветой и к вящему своему удивлению услышал от нее заявление, что она-де считает дружбу с Францией сколь искренней, столь и полезной; она получила, в частности, так много доказательств приверженности ей маркиза де ля Шетарди, что отныне больше не сомневается в нем.
